Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [11]

Однажды черненькая пришла одна. На этот раз она ничего не просила.

— А где ваша подруга? — поинтересовался я.

— Ее направили на другой участок. И меня, наверно, вскоре тоже туда пошлют.— Глаза девушки стали грустными.

Она посидела несколько минут молча, а затем встала.

— Я должна идти. А это от меня.— Краснея, она передала мне вышитый носовой платок.

— Большое спасибо,— ответил я.— Очень красивый платок.

Охранница смущенно опустила глаза, но не спешила уйти. У нее было очень нежное лицо с розовыми щечками. Она напоминала мне красивую, экзотичную куклу, с которой хочется играть. Мы стояли друг против друга и не знали, что говорить. На меня смотрели ласковые, доверчивые глаза. Я обнял ее. Она стала испуганно озираться.

— Ой, не надо.

Я поцеловал ее в щеку. Снова я увидел испуганные глаза.

— Не надо.

Я погладил ей волосы.— Ты хорошая девушка.

Она густо покраснела.

— Простите, меня ждут. Я должна идти.

Она взяла мою руку и слегка погладила ее. Затем повернулась и, глубоко вздохнув, ушла. Больше я ее не встречал. Ее перевели на другой участок.

Обидно, подумал я, что такие славные девушки должны быть охранниками. А может быть, кто знает, для зэков это было лучше. Эти девушки, во всяком случае, сохранили женственность и, вероятно, еще сочувственно относились к тем, кто находился здесь, за колючей проволокой.

Большую часть своего рабочего дня я должен был проводить в обществе медсестры Марии Алексеевны, которая оказалась весьма разговорчивой. У нее был хороший дом в Йошкар-Оле, в котором осталась одна дочь — девушка лет двадцати. Судиловскую арестовали вместе с мужем по доносу, согласно статье 58, часть 2. В чем заключался донос, она не говорила. Зэки очень неохотно рассказывали о причине их ареста.

— Боюсь за дочь,— поделилась она своими мыслями.— Сами понимаете, девушка она интересная, придут к ней, конечно, ухажеры, будут устраивать вечеринки. Не обойдется без вина. Правда, дочь у меня не легкомысленная, но всякое бывает в этом возрасте.

Но больше всего Мария Алексеевна любила расспрашивать меня и не только о моем прошлом. Она живо интересовалась, чем я занят в свободное время, что пишут из дома, как отношусь к Тухватуллиной и Кузнецовой, есть ли у меня здесь девушка?

Она была весьма предупредительна, и если ко мне приходила какая-нибудь смазливая девушка без особых причин, Мария Алексеевна всегда освобождала амбулаторию.

— Кузнецову знаете? — говорила она мне,— ее все знали в городе. Она всегда торговала тряпками на толкучке. Вот за спекуляцию ее и посадили.

Лично на меня Александра Федоровна производила хорошее впечатление. А то, что она торговала на базаре, никого не должно было удивить. В военное время все торговали, чтобы выжить.

Ее сын Павел Александрович Кузнецов был известным спортсменом, который еще в 1935 году выполнил норматив мастера спорта СССР. Он был чемпионом Горьковского края и Марийской АССР по лыжным гонкам, чемпионом Поволжья по плаванию и знаменит в республике.

В стационаре работала еще медсестра Шура Шалагина, очень славная двадцатилетняя девушка с темными волосами и приятными чертами лица. Меня она сопровождала во время обхода больных и выполняла назначения. Шура была осуждена за растрату и получила два года. Это была веселая жизнерадостная девушка, которую больные очень любили. Ей писали записочки, объяснялись в любви и назначали свидания, но Шура на это не обращала особого внимания.

После вечернего приема ко мне, как правило, приходили бригадиры, нарядчик Мамаев, а также начальник производства Комаров, чтобы познакомиться со списком освобожденных.

Ковалев [1] , Аня и другие

Василий Ковалев — крупный, упитанный, толстощекий мужчина с ногами в форме буквы «х», по внешности — типичный номенклатурный работник. Занимал пост председателя райисполкома и был осужден за должностное злоупотребление на десять лет. Он нередко выражал свое неудовольствие, когда я, по его мнению, освобождал от работы слишком много людей, но меня это не волновало. Я настаивал на своем.

Начальник производства, как и многие придурки, был не без греха, но вольнонаемные смотрели на это сквозь пальцы. Ковалев был опытным производственником, которого не сразу заменишь...

Ее звали Аня. Она была агрономом по профессии и работала в основном за зоной. Ее можно было назвать привлекательной женщиной: очень ладно скроена, с выразительными большими, правда очень грустными, темными глазами, полными губами, аккуратным носиком. Аня редко улыбалась, и чаще всего ее лицо выражало грусть и печаль Она относилась к тем женщинам, которые особенно тяжело переживали то, что оказались в местах заключений. К тому же у нее был большой срок — семь лет.

Видимо, одиночество и желание забыться, хотя бы на время, привели к тому, что она уступила ухаживаниям Ковалева.

Как многие очень крепкие и здоровые мужчины, начальник производства отличался крайней мнительностью, и малейшая царапина могла вывести его из равновесия.

Однажды он пришел ко мне после окончания вечернего приема. Он взял, как всегда, список освобожденных, но уходить не собирался. Видимо, ждал, когда уйдет Мария Алексеевна. Медсестра поняла желание Ковалева и, сжав губы, с гордо поднятой головой покинула амбулаторию. Начальник производства облегченно вздохнул.