Марий и Сулла - [4]

Выступил Марий:

— Тукция, муж тебя обвиняет. Ты дважды виновата: лежала не с мужем и отдалась врагу…

Она вспомнила слова Тициния: «Оптимат — враг плебея» — и низко опустила голову.

— Правда ли это? — продолжал Марий. — А если не правда, то поклянись богами, и мы с радостью примем тебя в семью, и никто не посмеет оскорбить тебя…

Она молчала.

— Ей нечего сказать, — хрипло засмеялся Тициний. — Я видел ее в объятиях Метелла…

Марий повернулся к женщинам:

— Во имя богов, — торжественно заговорил он, — во имя женской добродетели, благословляемой ларами, возьмите эту блудницу, эту тварь и поступите по древнему римскому обычаю…

Женщины окружили Тукцию, рабыня схватила ее за одежду, но старик воспротивился:

— Да не коснется тела свободнорожденной рука не вольницы!

Тициний смотрел, как женщины срывали с Тукции одежды, слышал, как треснула туника, обнажив смугло-розовое тело, и застонал, когда в руках старух и сестры мелькнули тонкие прутья.

Теперь Тукция стояла нагая под жарким ливнем солнечных лучей и дрожала, как от холода.

— Последнее слово за мужем! — возвестил Марий. Губы Тициния задрожали, но он овладел собой и громко произнес:

— Гнать ее, бесстыдную, через Цереаты по дороге в Арпинум!

— Ты мягок, сын мой, — возразил Марий. — Наши деды и отцы поступали строже: они запрягали неверных жен в колесницу палача, публично сажали в позорные тиски, а ты… Но пусть будет так, как сказано… Гнать ее! — крикнул он старческим голосом и закашлялся. — Да не имеет она крыши, огня и воды в нашей области!

Это означало, что если Тукция появится в окрестностях, ее можно безнаказанно изнасиловать и убить, а всякий приютивший ее и разделивший с ней пищу и питье становился соучастником ее преступления и должен покинуть эту местность.

— А Метелл? — вскричал Тициний. — Неужели мы бессильны против него?

Марий опустил голову.

— Увы, — вздохнул он, — что мы можем сделать!.. Слова его были прерваны воплем Тукции. Женщины били ее прутьями, — по смугло-розовой коже побежали тоненькие полоски, расширяясь и багровея.

Быстро переступая короткими ногами с толстыми икрами, Тукция рванулась вперед, волосы ее рассыпались по спине черным покрывалом, но женщины удержали ее за веревку, опоясывавшую бедра, и с хохотом погнали вперед.

Они били ее мало, — знали, что каждая женщина из Цереат захочет нанести хотя бы один удар, и не хотели, чтобы преступница обессилела раньше срока. Зато они глумились над ней, выкрикивая бесстыдные слова. А мужчины следовали за ними на некотором расстоянии, готовые помочь, если бы Тукция вздумала сопротивляться.

У Цереат женщины устали; они напрягали все силы, чтобы удержать рвавшуюся вперед прелюбодейку. Но уже из дворов выбегали старухи, женщины и девушки, ломали наскоро ветви деревьев, выдергивали прутья из плетней и присоединялись к шествию. Мальчишки и девчонки, полунагие и грязные, швыряли в Тукцию камешками и песком.

— Прелюбодейка! — неслись возгласы.

Прутья свистели, ложась на спину, путались в волосах, рвали их. Стиснув зубы, Тукция шла, тихо стеная, но когда удары дружно посыпались один за другим, и кровь потекла, обагряя ноги и скатываясь в дорожную пыль, женщина закричала не своим голосом.

Ее жалели, но били, потому что этого требовал обычай, заведенный издавна: охрана семейств от развала, мужей — от измены жен.

— Посадить ее в тиски! — предложил кто-то. — Зажать ей, что нужно, чтобы помнила, как сладко блудить!

Отчаяние сжало сердце Тукции. Она вырвалась, подхватила веревку и помчалась по дороге с такой быстротой, что ни одна девушка не могла ее догнать. Слышала сзади визг, хохот, свист, оскорбительные крики, над головой пролетали камни, а она бежала, спотыкаясь, почти умирая от ужаса и стыда.

Деревня осталась за бугром. Тукция остановилась. Кругом зеленели поля, а неподалеку шумела тенистая роща.

— Боги, помогите мне! — шепнула она и, добравшись до опушки рощи, хотела осторожно прилечь, но кто-то ласково взял ее руки и помог опуститься на траву.

— Тукция!

Это был Виллий. Маленькая голова его, похожая на голову черепахи, уродливо дергалась.

— Ничего, дорогая, ничего, боги милостивы, поправишься, — шептал он, избегая смотреть на ее наготу. — Вот туника… И еду я принес на дорогу… хлеб, лук, чес нок… а полента — в тряпке…

Тукция всхлипнула, обняла его колени:

— Брат, ты один пожалел меня… Ты… ты… Кроме тебя, никого нет у меня на свете…

Она зарыдала и уткнулась лицом в траву.

IV

Время бежало. Рабочие дни сменялись праздниками, поездки в Арпин для продажи вина и оливок — веселыми пирушками по случаю свадеб и рождений, и Цереаты жили какой-то нездоровой, напряженной жизнью.

О Тукции не было известий. Тициний, вначале удовлетворенный наказанием жены, скучал, не находя себе места. Несколько раз он пытался тайком от родных узнать о ней у Виллия, но тот злобно кривил губы и отмалчивался.

Марий и Фульциния, казалось, забыли о прелюбодейке: все мысли их были сосредоточены на сыне Гае — они получили от него эпистолу. Сын писал, что срок его службы в Испании скоро истекает и он немедленно вернется в Италию.

Старуха прослезилась, слушая медленное чтение мужа, который едва разбирал грубые, неровные письмена, нацарапанные неумелой рукой на вощеной дощечке, и заставила его прочитать эпистолу несколько раз кряду.