Марионетка - [48]

Передние три четверти ее палубы полностью предназначались для груза и грузовых люков, дальше размещалась рубка, за ней—каюта для экипажа. Сквозь занавешенные окна пробивался неяркий свет.

Из окна рубки выглянул мужчина в фуражке в заговорил с матросом, который поднимался на причал, чтобы отдать швартовы.

Баржа стояла, почти соприкасаясь с причалом. Подождав, пока матрос отвяжет швартовый канат и бросит его на баржу, я неслышно соскочил на палубу, спрятался за каютой и находился там до тех пор, пока не услышал, что все швартовые канаты были сброшены на баржу. Вслед за ними на палубу спрыгнул матрос. Я прокрался к каюте, поднялся по трапу на крышу, переполз на крышу рубки и распластался на ней. Вскоре вспыхнули ходовые огни. Они не мешали мне, так как находились по обе стороны рубки, и место, где я лежал, оставалось в тени. Шум двигателя усилился, и катер начал медленно отходить от причала. И тут мне пришла в голову одна мрачная мысль: не попал ли я из огня да в полымя?

Глава 10

Я знал, что сегодня ночью, придется путешествовать, и предполагал, что буду мокрым насквозь. Но следовало быть более предусмотрительным и отправиться в непромокаемом гидрокостюме аквалангиста. Раньше я почему-то не подумал об ?том, и теперь на крыше рубки расплачивался за свое легкомыслие.

Лежа совершенно неподвижно, я чувствовал, что замерзаю, и боялся окоченеть окончательно. Ночной ветер на Зейдер-Зе был таким пронизывающим, что мог пробрать до костей даже в теплой одежде. К тому же я промок до нитки при вынужденном купании, а замораживающий ветер превратил меня, в леденящую глыбу, с той только разницей, что она неподвижна, а меня непрерывно била дрожь, как человека, заболевшего болотной лихорадкой. Единственным утешением была мысль, что если пойдет дождь, хуже мне не будет.

Одеревеневшими от холода пальцами, которые совершенно не слушались меня, я расстегнул молнию обоих карманов куртки, достал из футляров пистолет и обоймы, перезарядил его и спрятал под брезентовой курткой. Туда же сунул и правую руку, решив, что если указательный палец закоченеет, то не смогу нажать на курок. Но рука мерзла еще сильнее, и пришлось вытащить ее из-под куртки.

Огни Амстердама остались далеко позади, и мы вышли на просторы залива Зейдер-Зе. Баржа шла тем же курсом, которым накануне входила в гавань «Марианна». Описав широкую дугу, она прошла сорсем близко к двум буям, и, как мне показалось, взяла курс на третий буй, находящийся впереди примерно в четырехстах ярдах от нас. Я ни минуты не сомневался, что шкипер делает это вполне сознательно. Двигатель сбросил обороты, и баржа уменьшила скорость. Из каюты на палубу вышли двое мужчин. Это были первые члены экипажа, появившиеся на палубе с тех пор, как мы вышли в море. Я заерзал на крыше, пытаясь получше рассмотреть их. Когда они направились в противоположную сторону, на корму, повернулся на бок.

Один из них нес железный брус, к концам которого были привязаны канаты. Став по обе стороны кормы с самого края, они ослабили канаты, и брус опустился почти до самой воды. Я отвернулся и посмотрел на нос. Баржа шла очень медленно и находилась ярдах в двадцати от буя. Видимо, она должна была пройти футах в двадцати от него. Из рубки послышалась отрывистая команда и, снова посмотрев на корму, я увидел, что оба мужчины начали отпускать канаты, и один из них что-то отсчитывал. Что — можно было легко отгадать. В темноте мне ничего не было видно,

но я решил, что на канатах должны быть завязаны узлы, по которым моряки могли бы удержать брус в горизонтальном положении. Когда баржа поравнялась с буем, один матрос что-то сказал другому, и они начали медленно выбирать канаты на палубу. Я уже знал, что произойдет, но продолжал внимательно наблюдать за ними. Из воды выскочил цилиндрический буй двух футов длиной, потом — якорь с четырьмя лапами, одна из которых зацепилась за металлический брус. К якорю был прикреплен трос. Подняв на палубу буй, якорь и брус, моряки начали тянуть якорный трос, пока из воды не показался какой-то предмет. Эго был серый металлический ящик длиной около восемнадцати дюймов и двенадцать шириной. Моряки сразу же унесли его в каюту, а буй с якорем бросили обратно в воду. Баржа уже шла полным ходом, оставив буй далеко позади. Операция была проделана моряками быстро и умело. Видно, они уже наловчились выполнять ее.

Время шло, а я испытывал только боль и пронизывающий холод. Мне казалось, что промокнуть и промерзнуть сильнее невозможно, но когда около трех утра небо опять потемнело и пошел дождь, я понял, что заблуждался. Дождь никогда еще не казался мне таким холодным. К этому времени те остатки тепла, которые еще сохранились в моем теле, постепенно высушили майку и свитер, так как брезентовая куртка служила хоть какой-то защитой от дождя, но от пояса до пят одежда оставалась мокрой. Надежда была лишь на то, что когда настанет время покинуть крышу рубки и снова нырнуть в воду, у меня не будет судороги, и я не пойду ко дну.

Небо просветлело. Начинался рассвет. К югу и востоку от нас виднелись неясные, размазанные контуры суши, но вскоре небо потемнело, и я уже ничего не видел, до тех пор пока на востоке не забрезжила заря. Я снова увидел землю и пришел к заключению, что мы приближаемся к северному побережью острова Хайлер. Баржа повернула на юго-восток, затем на юг и направилась к маленькой гавани.