Марина - [2]

Довольно часто мой маршрут пролегал через так называемую пустыню Саррьи — глухой лес, затерявшийся на бесхозной земле. Большая часть старинных заброшенных особняков дворянства, которое в свое время населяло северную часть проспекта Бонанова, сохранилась. Улицы вокруг интерната очерчивали границы этого района призраков. Стены, увитые плющом, закрывали доступ в дикие сады, где возвышались величественные дома. Эти дворцы пребывали в запустении, обрастая сорняками, и воспоминания витали в их воздухе, словно туман, который никак не рассеивался. Одни виллы лежали в руинах, другие давно были разграблены. В некоторых, конечно, до сих пор жили люди.

Как правило, это были забытые отпрыски разорившихся фамилий — люди, имена которых фигурировали на страницах «Вангардии» в те времена, когда трамваи еще были революционным изобретением. Заложники своего мертвого прошлого, они отказывались покинуть этот потерпевший крушение корабль. Пленники, томившиеся в свете канделябров. Порой, проходя быстрым шагом мимо ржавых решеток их домов, я чувствовал на себе их опасливые взгляды из-за опущенных занавесок.

Однажды вечером, в конце сентября 1979 года, я решил прогуляться по одной из этих сумрачных улиц с дворцами, за которыми уже давно не следили. После поворота я уперся в типичную для этого района железную ограду. За ней располагался сад, заброшенный не один десяток лет назад. Посреди сада возвышался силуэт двухэтажного особняка. Перед мрачным фасадом стоял фонтан со скульптурами, которые время нарядило в одежду из мха.

Начинало темнеть, и один угол сада казался особенно зловещим. Я стоял в мертвой тишине, и только легкий ветерок без слов нашептывал мне предостережения. Я понял, что попал в одну из «мертвых» зон квартала и решил, что лучше мне вернуться в интернат. Здравый смысл боролся во мне с болезненным интересом к этому покинутому месту, как вдруг я увидел в полумраке сада два блестящих желтых глаза, впившихся в меня, словно клыки. Я сглотнул.

Серая бархатистая шкура кота виднелась на фоне железной ограды. В клыках он держал бьющегося в предсмертной агонии маленького воробья. На шее кота висел серебряный колокольчик. Животное на несколько секунд задержало взгляд на мне, после чего развернулось и проскользнуло между металлическими прутьями решетки, исчезнув в глубине этого проклятого рая и унося воробья в его последнее путешествие.

Надменный, высокомерный маленький хищник очаровал меня. Судя по блестящей шерсти и колокольчику, хозяин у него был. Возможно, в этом здании обитали не только призраки более не существующей Барселоны. Я подошел ближе и положил руки на холодные металлические прутья калитки. Сумеречный свет падал на капли крови воробья, цепочкой тянувшиеся через весь дикий сад. Алые жемчужины указывали маршрут кота в этом лабиринте. Я снова сглотнул. Точнее, попытался. Во рту пересохло. Кровь бешено застучала в висках, будто бы зная что-то, на что я не обращал внимания. Я почувствовал, как калитка поддалась под моим нажимом: она была открыта.

Когда я вошел внутрь, луна освещала бледные лица каменных ангелов на фонтане. Я как завороженный смотрел на них. Ноги приросли к земле. Казалось, эти существа вот-вот сойдут с пьедесталов и превратятся в демонов с волчьими когтями и змеиными языками. Но ничего подобного не произошло. Я глубоко вздохнул, пытаясь унять разыгравшееся воображение и прекратить свои попытки исследовать чужую собственность. И снова кто-то другой принял решение за меня. Вдруг лунная трель разлилась по тенистому саду, словно аромат духов. Послышались переливы оперной арии под аккомпанемент фортепиано. То играл граммофон. Я никогда в жизни не слышал такого прекрасного голоса.

Мелодия показалась мне смутно знакомой, но вспомнить ее я не смог. Музыка раздавалась из особняка. Я последовал ее гипнотическому зову. Лучи неяркого света струились через полуоткрытую дверь стеклянной галереи. Я увидел глаза кота, который пристально глядел на меня, сидя на подоконнике на первом этаже, и подошел к галерее, откуда доносились эти неописуемые звуки. Голос был женский. Внутри мерцало не меньше сотни свечей. Их сияние освещало золоченую трубу старинного граммофона, в котором проигрывалась пластинка. Не отдавая себе отчета в действиях, я внезапно двинулся в глубь галереи, плененный этой сиреной из граммофона. На столе, где он стоял, я увидел блестящий предмет круглой формы. Это были карманные часы. Я взял их и стал внимательно изучать при свете свечей. Стрелки не двигались, а циферблат был поврежден. Мне показалось, что часы сделаны из золота, а лет им не меньше, чем дому, в котором я их нашел. Чуть дальше стояло спинкой ко мне большое кресло, развернутое к камину, над которым висел написанный маслом портрет женщины в белом.

Взгляд ее больших серых глаз, печальных и бездонных, охватывал весь зал.

Вдруг чары развеялись. С кресла поднялся силуэт и повернулся ко мне. Массивная белая шевелюра и глаза, похожие на угли, блестели в полумраке. Я увидел две огромные белые руки, протянутые ко мне, запаниковал и бросился к двери, задев по дороге граммофон и уронив его на пол. Было слышно, как игла царапает поверхность пластинки. Лунный голос сменился адским стоном. Я ринулся в сад, чувствуя, как эти руки хватают меня за одежду, и со всех ног понесся к выходу, до смерти напуганный. Не теряя ни секунды, я бежал и бежал без оглядки, пока меня не остановила колющая боль в боку: я едва мог дышать. К тому моменту меня уже покрывал холодный пот, а в тридцати метрах блестели огни интерната.