Марина - [12]

Что же могло так напугать зверька? Этот запах. Вонь гниющего трупа, как вчера в оранжерее. На меня накатила волна тошноты. Я поднял взгляд. За окном зала была завеса из дождя, сквозь которую я различил расплывчатые силуэты ангелов на фонтане. Интуиция подсказывала, что происходит что-то нехорошее. Среди статуй была лишняя фигура. Я выпрямился и подошел к окну. Один из силуэтов вращался вокруг своей оси. Пораженный, я застыл на месте. Я не видел четких контуров фигуры, лишь смутный силуэт в накидке. Было ощущение, что странное существо наблюдает за мной. И знает, что за ним наблюдаю я. Я неподвижно стоял у окна, казалось, целую вечность. Через несколько секунд фигура нырнула в тень.

Когда очередная вспышка молнии осветила сад, существа уже не было на месте. Потом я понял, что вместе с ним исчезла и вонь разложения.

Я не придумал ничего лучше, чем дождаться возвращения Германа и Марины. Идея выйти на улицу казалась не особенно заманчивой. Буря не стихала. Я сел в огромное кресло и стал ждать.

Постепенно шум дождя и слабое освещение большого зала убаюкали меня, и я стал проваливаться в сон. В какой-то момент послышался звук открывающейся двери и шаги у парадного входа. Я вышел из транса. И сердце сразу забилось как бешеное. Я слышал, как по коридору приближаются голоса. Увидел блики свечи. Кафка побежал на свет, и тут в зал вошел Герман со своей дочерью. Марина впилась в меня холодным взглядом.

— Что ты тут делаешь, Оскар?

Я пробормотал что-то невразумительное. Герман добродушно улыбнулся и с любопытством посмотрел на меня.

— Боже мой, Оскар. Вы полностью промокли! Марина, принеси Оскару чистые полотенца… Пойдемте, Оскар, разведем огонь. На улице льет как из ведра.

Я сел напротив камина с чашкой горячего бульона, который мне дала Марина, и начал неуклюже объяснять причину своего прихода, не говоря ничего про странный силуэт за окном и жуткий смрад. Герман выслушал мои объяснения благосклонно и не выказал ни малейшего недовольства моим вторжением. А вот о Марине такого сказать нельзя было. Она прожигала меня взглядом. Я испугался, что мое появление в их доме на правах члена семьи разрушит нашу дружбу раз и навсегда. Пока мы сидели у камина на протяжении получаса, я не раскрывал рта.

Потом Герман извинился и пожелал мне спокойной ночи. Я подумал, что Марина вот-вот вытолкает меня за дверь и скажет никогда больше не возвращаться. «Сейчас начнется», — промелькнуло в голове. Поцелуй смерти. Наконец Марина саркастично улыбнулась.

— Мне кажется, ты слегка навязчив.

— Спасибо, — механически ответил я, ожидавший кое-чего похуже.

— Так может скажешь, какого дьявола ты на самом деле тут делаешь?

Пламя, сверкая, отражалось в ее глазах. Я допил свой бульон и опустил глаза.

— На самом деле…я не знаю, — ответил я. — Полагаю, что я… знаю, что я… — вне всяких сомнений, мой жалкий вид мне помог, так как Марина подошла ко мне и взяла меня за руку.

— Посмотри на меня, — приказала она.

Я посмотрел. Она глядела на меня со смесью сострадания и симпатии.

— Я на тебя не сержусь, слышишь? — сказала она. — Я просто удивилась, увидев тебя здесь, так внезапно. Каждый понедельник мы с Германом ездим к врачу, в больницу Сан-Пабло. Потому нас и не было, когда ты пришел. И это не лучший день для приема гостей.

Мне стало стыдно.

— Этого больше не повторится, — пообещал я.

Я хотел рассказать Марине про странное видение, представившееся моему взору, но она вдруг тонко улыбнулась и нагнулась, чтобы поцеловать меня в щеку. Когда меня коснулись ее губы, вся моя одежда мигом высохла, а слова прилипли к языку. Марина услышала мое тихое бормотание.

— Что…? — спросила она.

Я молча посмотрел на нее и покачал головой.

— Ничего.

Она недоверчиво подняла бровь, но не стала упорствовать.

— Хочешь еще бульона? — спросила она, поднимаясь.

— Да, спасибо.

Марина взяла у меня чашку и пошла на кухню, чтобы ее наполнить. Я остался сидеть возле огня, восхищаясь портретами женщины на стенах. Когда вернулась Марина, она сразу увидела, куда я смотрю.

— А дама на всех этих картинах…

— Это моя мать, — сказала Марина.

Я почувствовал, что затронул деликатную тему.

— Никогда не видел таких картин. Они как… фотографии души.

Марина молча кивнула.

— Должно быть, ее рисовал знаменитый художник, — настаивал я. — Никогда не видел ничего подобного.

Марина ответила не сразу.

— Ты не поверишь. Этот художник ничего не рисовал уже почти шестнадцать лет. Эта серия картин — его единственное произведение.

— Видимо, он очень хорошо знал твою мать, раз рисовал ее так, — развивал я тему.

Марина пристально посмотрела на меня.

Таким же взглядом на меня смотрела женщина с портретов.

— Лучше чем кто бы то ни было, — ответила она. — Он был ее мужем.

Глава восьмая

Тем вечером, сидя перед камином, Марина поведала мне историю Германа и его виллы в квартале Саррья. Герман Блау родился в состоятельной, процветающей семье каталонских буржуа. Ни один светский скандал не обходился без участия династии Блау — ни в театре «Лицео», ни в промышленной колонии на берегах реки Сегре. Поговаривали, что Герман вовсе и не сын великого патриарха Блау, а плод тайной любовной связи своей матери Дианы со свободным художником Квимом Сальватом. Сальват, в свою очередь, был профессиональным портретистом, острословом и развратником. Он компрометировал представителей знатных фамилий, одновременно рисуя их же портреты за астрономические гонорары. Было это правдой или нет, точно можно было сказать одно: Герман не был похож ни на одного из членов своей семьи, ни внешне, ни по характеру. Кроме живописи и рисунка его ничего не интересовало, а это казалось всем крайне подозрительным. Особенно его достопочтенному отцу.