Марина Мнишек - [126]
«Что де мне уграживаете, – отвечал патриарх на уговоры, – единаго де я Бога боюся; будет вы пойдете все литовские люди из Московского государства, и яз их (ополченцев. – В. К.) благословляю отойти прочь; а будет вам стояти в Московском государстве, и яз их благословляю всех против вас стояти и помереть за православную християнскую веру» [454].
Отказался патриарх подтвердить своим авторитетом новый политический маневр, придуманный в Москве, – отправить еще одно верноподданническое посольство к королю Сигизмунду III с целью убедить его прислать королевича Владислава на русский трон. Разрядные книги приводят детальный рассказ о том, как к патриарху Гермогену, заключенному на Кирилловском подворье, прислали «полковника Казановского с товарищами, да бояр князь Бориса Михайловича Лыкова, да Михаила Глебова, да дьяка Василия Янова». Но в этот критический момент для всего земского дела патриарх не пошел ни на какие компромиссы, избрав мученическую стезю: «…в том отказал и говорил, что он их (ополченцев. – В. К.) благословляет за Московское государство пострадать не токмо до крове, и до смерти, а их треклатых за неправду проклинает» [455]. Патриарха перевели на еще более строгое содержание в кельи Чудова монастыря, всячески стесняя его в еде и питье. Замученный голодом, он умер в январе 1612 года.
Посольство, о котором пытались договориться с патриархом, все же состоялось. Его возглавили главные сторонники короля в Московском государстве бояре князь Юрий Никитич Трубецкой и Михаил Глебович Салтыков, а также упоминавшийся дьяк Василий Янов. Но их роль оказалась незавидной: им пришлось подтвердить своим присутствием на варшавском сейме, созванном 26 сентября 1611 года, триумф короля Сигизмунда III – покорителя Смоленска и Московского государства [456].
Когда под Москвой остались только полк боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и казачьи «таборы» под командой Ивана Заруцкого, кольцо осады несколько ослабло. В Москву с запасами продовольствия прорвались отряды гетмана Яна Сапеги. Следом за ними в осажденный город к патриарху Гермогену сумели пробраться «бесстрашные люди» свияженин Родион Моисеев и Ратман Пахомов. Они и вынесли «лист» патриарха, адресованный церковным властям и жителям Нижнего Новгорода и датированный 25 августа 1611 года. Патриарший призыв к нижегородцам имел главной целью воспрепятствовать вступлению на престол сына Марины Мнишек. Для этого патриарх предлагал организовать переписку между городами. «Отнюдь Маринкин на царьство ненадобен: проклят от святого собору и от нас», – анафемствовал патриарх из своего заточения. Он хорошо знал, что под Москвой стоят в основном «вольные казаки» и что их возможным претендентом на царский престол был даже не удостоенный здесь имени сын Марины Мнишек. Со всей силою убеждения патриарх обрушивался с проклятиями на Марину и ее сына, ставших как бы воплощением всех бед и несчастий Московского государства.
Это был отложенный смертный приговор «царевичу» Ивану Дмитриевичу. Новое земское ополчение собиралось в Нижнем Новгороде, уже зная, что ни у Марины Мнишек, ни у того, кто хоть в какой-то мере был связан с поляками и литовцами, не могло быть никаких перспектив в Московском государстве. Как и в начале Первого ополчения, призыв патриарха Гермогена упал на подготовленную почву. Нарушенное казаками равновесие земских сил должно было как-то выправиться, и путь к этому лежал через организацию нового движения, не признающего никаких прав Марины Мнишек и ее сына на русский престол.
Во главе собиравшихся в Нижнем Новгороде сил встали нижегородский земский староста Кузьма Минин и стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский [457]. «Программа» нового ополчения была прямо враждебна Марине Мнишек и ее сыну. Отвечая на призыв патриарха Гермогена, земские силы еще в августе 1611 года договорились «по казачью выбору того проклятаго паньина Маринкина сына на государство не хотети». В грамотах, рассылавшихся нижегородским ополчением по городам, начиная с декабря 1611 года, об этом говорилось еще резче. Глава ополчения князь Дмитрий Михайлович Пожарский и собравшиеся с ним ратные люди приглашали всех «быти в одном совете и ратным людем на полских и литовских людей идти вместе», чтобы предотвратить казачье «воровство» именем «Маринкина сына». Мотив непризнания сына калужского Вора стал едва ли не главным для объединения земских сил в нижегородских грамотах того времени: «Многие покушаются, чтоб панье Маринке с законопреступным сыном ея быти на Московском государьстве, с ложным вором, антихристовым пред отечем, что им волю отца своего сатаны исполнить и грабежам и блудом и иным неподобным Богом ненавидным делом не престать».
Таких обвинений за время Смуты не удостоился никто. Вся ненависть, накопившаяся со времени появления первого «царевича» Дмитрия, теперь изливалась на последнего «царевича» Ивана. На этом рубеже ополчение, даже еще не выступив из Нижнего Новгорода, уже заявляло о своей готовности к битве, невзирая на заслуги тех, кто находился в этот момент в подмосковных «таборах»: «И которые люди под Москвою или в которых городех похотят какое дурно учинити или Маринкою и сыном ея новую кровь похотят всчать, и мы дурна никакого им учинить не дадим». Наряду с сыном Марины Мнишек в нижегородском ополчении сразу же отвергали («до смерти своей… не хотим») две другие кандидатуры на русский трон – псковского «вора Сидорку» (также именовавшего себя «царем Дмитрием Ивановичем») и короля Сигизмунда III.
