Марина из Алого Рога - [40]
— А тѣ, прервалъ, угадывая конецъ, Пужбольскій, — а тѣ сейчасъ на греблю, завѣтное слово сказали, ужъ изъ-подъ гребла вылѣзъ…
— И убили они его до смерти тѣ злюки! молвила печально дѣвушка. — Только предъ самымъ издыханіемъ успѣлъ онъ сказать Фросѣ: благодарю тебя, жена моя милая, что черезъ тебя и дочь нашу смерть я принимаю! Такъ лети же ты теперь за то кукушкой сѣрою, и завѣтное то слово мое "куконъ" повторяй, тоскуя, онъ весны и до Петрова дня, а съ того дня пусть бьетъ тебя и гонитъ каждая большая и малая птица!… А ты, предательница — дочь моя, быть тебѣ крапивницею, и пусть та трава-огневица, гдѣ быть тебѣ всегдашнему житью, вѣчно тебѣ очи, чтобы вѣчно плакала ты, вспоминаючи отцовскую смерть!… Сыну же моему вѣрному, что приказа отцовскаго не позабылъ, — завѣщаю быть тою пташкой любезною, что живетъ и поетъ въ садахъ и рощахъ тѣнистыхъ — счастливымъ людямъ на радость, печальнымъ въ утѣшеніе…
И не успѣла договорить Марина, какъ надъ рѣкою, въ порѣдѣвшемъ лѣсу, послышалось нѣжное, робкое пленьканье зачинающаго соловья… Какъ бы отвѣчая на вызовъ, на другомъ берегу въ очеретѣ зарокоталъ, ударилъ другой, — и за ними пѣвчею волной полились въ перекличку соловьиные розсыпъ и свистъ изо всѣхъ концовъ уходившей въ вечернюю синь окрестности.
— Воистину людямъ на радость, тихо повторилъ Завалевскій, задумчиво благодарными глазами глядя на Марину.
— Несчастнымъ въ утѣшеніе, еще тише вздохнулъ Пужбольскій, свѣсилъ руку за бортъ лодки и, плеща ею въ водѣ, забормоталъ:
Слаще того звенѣвшаго рокота и трелей пѣло счастіе на сердцѣ у Марины. Безмолвная, съ недвижно лежавшею на кормѣ рукою, глядѣла она неотступнымъ и увлаженнымъ взоромъ въ медленно блѣднѣвшее небо. Сознаніе дѣйствительности исчезло въ ней. Сонъ-ли это, волшебная-ли блаженная жизнь, она не понимала… До боли сладостно лилась ей въ уши соловьиная пѣснь… и чувствовала она только, что плыветъ она куда-то по очарованнымъ волнамъ, и что "счастливъ будетъ тотъ, кого полюбитъ она", и что въ вольномъ водномъ царствѣ любви и счастію нѣтъ конца!
И вдругъ вся застыла, вся оцѣпенѣла Марина… Раздирающій, нечеловѣческій крикъ словно остріемъ ножа пронизалъ воздухъ… Пужбольскій привскочилъ какъ ужаленный… Весло выскользнуло изъ задрожавшей руки Тулумбаса, — онъ полѣзъ всѣмъ плечомъ за бортъ ловить его… Суденышко страшно накренило… Графъ едва успѣлъ удержать равновѣсіе, перекинувшись на другую сторону и ухвативъ за обѣ руки растерянно закачавшуюся дѣвушку.
Изъ ближняго, тревожно зашелестѣвшаго камыша выскользнуло нѣчто нескладное, сѣроватое и длинноногое, и, вспахнувъ тяжело крылами, взмыло вверхъ, почти надъ самыми головами путниковъ…
— Ишь ты цапля проклятая, чтобъ тя розорвало! гнѣвно вскрикнулъ гребецъ, таща изъ воды пойманное весло…
И, какъ бы въ исполненіе его заклятья, надъ бѣднымъ пернатымъ, виновникомъ этого переполоха, зачернѣли внезапно въ воздухѣ невѣдомо откуда взвившіяся и грозно опускавшіяся теперь крылья… Новый пронзительный крикъ огласилъ поднебесную высь, — и цапля съ ударившимъ въ нее грудью ястребомъ полетѣли внизъ, исчезая за лѣсными вершинами…
— Вы испугались? заговорилъ Завалевскій, заботливо заглядывая въ лицо Марины и не выпуская руки ея изъ своей.
— Какой вздоръ! засмѣялась она, и стыдъ какой, цапли испугаться!… Но я задумалась… и меня всполошилъ этотъ нежданный крикъ…
Это была правда, — но отчего же и теперь, когда все объяснилось, когда ей такъ хорошо было чувствовать свою руку въ дружески пожимавшей ее рукѣ Завалевскаго, — что-то щемило въ ней и рѣзало ее по сердцу?.. Что значила эта неумолкающая тревога… и еще послѣ тѣхъ, только-что пережитыхъ ею, блаженныхъ мгновеній?..
— Можетъ назадъ прикажете? спрашивалъ тѣмъ временемъ князя Тулумбасъ: онъ глядѣлъ угрюмѣе прежняго и подозрительно оглядывалъ снова близко подступавшіе съ обѣихъ сторонъ къ лодкѣ густые ряды очерета, будто ожидая отъ нихъ новаго непріятнаго сюрприза…
— Мнѣ все равно, отвѣчалъ Пужбольскій, стараясь не глядѣть на Марину: онъ начиналъ ревновать ее къ Завалевскому.
— Слухайте! встрепенулся вдругъ Тулумбасъ, — никакъ насъ кличутъ!..
Дѣйствительно, съ праваго берега доносилось до нихъ отдаленное и протяжное а-у, но за высокимъ камышомъ никого видѣть было нельзя.
— Попробуй откликнуться, сказалъ князь.
— Ау! заревѣлъ въ свою очередь Тулумбасъ, — и безмолвный до этой минуты Каро, выскочивъ изъ-подъ скамьи, принялся вторить ему отчаяннымъ воемъ.
Испуганные соловьи смолкли въ лѣсу… Въ наставшей затѣмъ тишинѣ послышалось глухое шлепанье конскихъ копытъ по болотистой почвѣ берега, — и невидимый всадникъ крикнулъ издалека:
— Баринъ (въ Аломъ-Рогу иначе не называли Іосифа Козьмича) домой просятъ… Гости пріѣхали!..
— Какіе гости? взвизгнулъ Пужбольскій, весь съежившись отъ досады.
— Не могу знать! отвѣчалъ надрываясь далекій голосъ, — не здѣшніе!..
Пріятели переглянулись… Завалевскій безсознательнымъ движеніемъ насунулъ себѣ шляпу на самые глаза… У Марины внезапно похолодѣли руки…
— Пора впрочемъ, — поздно, промолвила она, насильно улыбаясь, и положила руль направо.
Маркевич, Болеслав Михайлович — романист (1822–1884). Происходил из польской семьи; детство провел в имении отца в Волынской губернии. Получив под руководством француза-гувернера тщательное литературное образование, Маркевич поступил в одесский Ришельевский лицей, где окончил курс на юридическом отделении. Службу начал в министерстве государственных имуществ; в 1848-53 годах был чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе, затем служил в государственной канцелярии и министерстве внутренних дел; в 1866 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)