Марина Цветаева. Письма 1924-1927 - [12]

_____

Сейчас иду на почту, целую всех, большое спасибо за подарки Але, сейчас у нее всё есть.

МЦ.

Мой адр<ес> до 1-го прежний, по отъезде сообщу.

_____

P.S. Читал ли Всеволод в газетах про своего тезку — комиссара Богенгардта [60].

Впервые — ВРХД. 1992. № 165. С. 174–175. (публ. Е.И. Лубянниковой и H.A. Струве). СС-6. С. 648–649. Печ. по СС-6.

На обороте письма Цветаевой сохранилось письмо С.Я. Эфрона к А.К. Богенгардт от 14 мая 1924 г.:

14 м<ая> <19>24 — Прага

Дорогая Антонина Константиновна,

Спасибо Вам большое за участие, быстрый отклик и хлопоты. Обе посылки получили в полной сохранности.

Аля быстро полнеет, но t° продолжает оставаться повышенной. Надеюсь, что при Алиной способности быстро поправляться — за лето и осень она выправится.

Кажется нам не суждено жить в разных странах. Вы пишете, что ваши планы направлены в сторону Франции, — я тоже туда собираюсь будущей весной. Слыхали ли вы о проектируемой под Ниццей русской гимназии? Туда выезжает, если уже не выехала, Жекулина. В директора намечают Адр<иана> Петр<овича>. Буду сообщать Вам, что узнаю ^{20}.

Пишу, как всегда, второпях. Простите за телеграфичность стиля.

Сердечный привет всем, всем —

Ваш С. Эфрон

<В верхнем углу приписка:> В России опять ухудшение. Пишите туда осторожнее.

Печ. впервые по оригиналу, хранящемуся в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.

20-24. <М.Л. Слониму>

<Май 1924>

Милый друг [61], м<ожет> б<ыть> в мире внешнем Вы правы — значит мир неправ.

Со дня Вашего приезда Вы видели всех, кроме меня. Как мне после этою верить, что я Вам — нужнее других? Есть вечные вещи: вернувшись рвануться, это так просто.

— «Но условились в четверг». Да, а сегодня, в среду, экспресс: «приходите сегодня», — не п<отому> ч<то> соскучился, а п<отому> ч<то> в четверг нельзя. Милый друг, у меня руки опускаются, не могу тянуть на канате и ниткой брезгую! — не привыкну, не моя роль.

Всё важнее, всё нужнее, всё непреложнее меня: семья, дела, любовь, я в Вашей жизни — душа [62], с душою Вы не считаетесь. Я только с жизнью своей не считаюсь.

Поэтому, не будучи в Вашей жизни насущностью, не имею права и не хочу обременять Вас насущностями — своими (мне стыдно за все мои просьбы назад) оставим все эти курорты и устройства — обойдусь — дело не в этом, о совсем не в этом.

Если хотите видеть меня еще раз до отъезда — не отказываюсь, но и не рвусь. Пусть будет всё та́к, как Вы хотите.

_____

Щенков никогда не надо поить горячим — иначе они сбиваются с чутья. — Сбита с чутья. —

_____

— Свидимся! — На том свете?

— Да, в царстве моем!

Впервые — HCT. С. 295. Печ. по тексту первой публикации.

21-24. Р.Б. Гулю

Иловищи, близ Праги, 29-го июня 1924 г.

Мой дорогой Гуль,

Я опять к Вам с письмом Пастернаку. В последний раз, ибо в нем же прошу дать мне какой-нибудь верный московский адрес. Милый Гуль, мне очень стыдно вновь утруждать Вас, но у меня никого нет в Москве, ни души, — ду́ши, но без адресов, как им и полагается.

С той же почтой высылаю Вам 20 крон на почтовые расходы, простите, что не сделала этого раньше.

Письмо, очень прошу, пошлите заказным.

_____

Дошел ли до Вас мой «Феникс»? [63] Посылала. (В двойном № «Воли России».)

Вышел сборник «Записки Наблюдателя» (витиеватое название, а? Не старинное, а старомодное) с моей статьей «Кедр» — о Волконском. О ней уже писал Айхенвальд в Руле (говорили) [64], — кажется, посрамлял меня. А теперь — профессиональную тайну, забавную:

«Апология» — полнотой звука — я восприняла, как: хвала. Оказывается (и Айхенв<альд> — внешне — прав) я написала не апологию (речь в защиту), а: панегирик!!!

Панегирик — дурацкое слово, вроде пономаря, или дробного церковного «динь-динь», что-то жидкое, бессмысленное и веселенькое. По смыслу: восхваление.

Внешне — Айхенв<альд> прав, а чуть поглубже копнешь — права я. Речь в защиту уединенного. (Кедр, как символ уединения, редкостности, отдельности.) И я все-таки написала апологию!

_____

К сожалению, у меня только один экз<емпляр> на руках, да и тот посылаю Волконскому. Купить — 35 кр<он>, целое состояние. Думаю, Крачковский (горе-писатель и издатель [65], воплощение Mania Grandiosa ^{21}) уже послал в «Накануне» для отзыва.

Есть там его повесть «Желтые, синие, красные ночи», — белиберда, слабое подражание Белому, имени к<оторо>го он так боится, что самовольно вычеркнул его из «Кедра». (Там было несколько слов о неподведомственности ритмики Волконского — ритмике Белого, о природности его, В<олкон>ского, ритмики. Кончалось так: «Ритмика В<олконского> мне дорога, п<отому> ч<то> она природна: в ней, если кто-нибудь и побывал, то не Белый, а — Бог». Крачковский уже в последнюю минуту, после 2-ой корректуры «исправляет»:

…«то, вероятно, только один Бог».

Хотела было поднять бурю, равнодушие читателя остановило. Черт с ним и с издателем!)

_____

Живу далеко от станции, в поле, напоминает Россию. У нас, наконец, жаркое синее лето, весь воздух гудит от пчел. Где Вы и что Вы?

_____

Пишите о своих писаниях, планах, возможностях и невозможностях.

Думаю о Вас всегда с нежностью.

МЦ.

Адр<ес>: Praha II Lazarska,

10 Rusky studentsky Komitet

                  — мне —

Впервые —