Марианская впадина - [24]

– Вы тоже спрашиваете себя, о чем он думал перед этим? – снова обратилась я к нему.

Гельмут покачал в руке стаканчик и кашлянул.

– Я всегда представляю себе, что он думал обо мне: о сильном отце, который должен был спасти его, а меня не было рядом. Это сводило меня с ума.

– Господи, я себе это тоже все время представляю! И схожу с ума от чувства вины! – я резко поставила стаканчик на стол, так, что даже вино выплеснулось. – Правда. Я все время об этом думаю. Я снова и снова себя спрашиваю, о чем Тим думал, повторяю снова и снова: «Только не обо мне. Пожалуйста, только не обо мне». Моим друзьям это было непонятно.

– Они, наверное, думали: хорошо ведь, если ваш брат еще раз подумал о вас, да?

– Вот именно. А на самом деле, страшно себе это представить.

– Нет ничего страшнее, – буркнул Гельмут в знак согласия.

– Да. Спасибо.

Я была взволнована и почувствовала облегчение, потому что знала: меня в первый раз поняли.

– Странно, да, что мы встретились? – раздумывал Гельмут.

– Да-а.

– У нас обоих вода забрала родных. Мы оба залезли ночью на кладбище.

– … но я ничего не собиралась красть, вернее, никого…

– Это да. А кстати, почему нет? Вы могли бы тоже взять своего брата с собой и развеять его над морем или еще как-то. Вы же говорили, он так любил рыб?

– Его не кремировали…

– А-а, ну тогда это действительно было бы не очень приятно.

– Отвратно!

Мы посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Я не могла припомнить, чтобы Гельмут хоть раз засмеялся за все это время, я не видела его смеющимся, и это его очевидное проявление чувств казалось чужеродным. Как будто оно не подходило к его лицу, как будто где-то посреди леса вдруг видишь пальму. Пальмы – тоже деревья, и деревья стоят в лесу, это понятно, но пальма как-то все равно не отсюда. Вот точно так я ощущала улыбку Гельмута, которая тут же перешла в кашель. Он покашлял и опять стал серьезным, как будто рубильник выключили. Остатки вина мы пили молча.

– Вам надо палатку разбить, – напомнил Гельмут, когда наши стаканчики опустели (мой значительно быстрее, чем его).

Я вздохнула и приняла из рук Гельмута свою дорожную сумку и палатку, которые он вынес для меня из фургона.

Берег был весь из гальки, и не так просто было найти подходящее место для палатки, где мне не пришлось бы спать как факиру на гвоздях, даже с туристическим ковриком. Я выбрала себе место довольно близко к воде и еще подумала, не слишком ли это опасно. Тут около меня очутился Гельмут.

– Ну вот, хорошее же место, да?

– Ну да, ну да. А не слишком ли близко к воде?

– А что? Боитесь, что вас смоет в озеро приливом?

– Хм, да нет…

– Глупости. Давайте, ставьте палатку.

Я уже много раз ставила палатку, поэтому получилось быстро. Двумя телескопическими штангами я закрепила над палаткой тент, чтобы не промокнуть, если пойдет дождь, и не поджариться при сильном солнце. Гельмут одобрительно кивнул.

Когда я закончила, Гельмут отправил меня еще раз выгулять Джуди. Я взяла ее на поводок, и мы пошли вокруг озера влево.

Тебе бы там понравилось. Повсюду были слышны голоса разной живности, а посреди дороги сидели коричневые жабы, которых Джуди скептически обнюхивала. Над нами раскинулся балдахин из листвы, и я пожалела, что не взяла с собой фонарик, потому что до земли свет уже не доходил. Джуди тянула поводок: ей повсюду надо было что-то обнюхивать. Потом мне это надоело, и я подумала: зачем? Я отпустила Джуди с поводка, и она ринулась вперед – по важным собачьим делам.

Через триста метров мы вышли на свет. Я стояла на маленькой лужайке по другую сторону озера напротив нашего кемпинга. Я увидела наш трейлер, а моя маленькая палатка были неразличима в тени дерева. Гельмут включил свет в трейлере и, кажется, занимался уборкой. Я видела только очертания, что-то конкретное рассмотреть было невозможно. Я присела на скамейку, поставленную у воды. Джуди бегала туда-сюда, опуская нос к земле.

Он там же, где и ваш брат.

Я посмотрела на небо, где засверкали первые звездочки, демонстрируя себя, как на подиуме. Небо всегда напоминало мне глубину океана: черная бесконечность, подсвеченная маленькими точками. Я уже почти ожидала увидеть над собой приближение щупалец огромного кальмара, мчащегося сквозь темноту. «Как бы ты его назвала?» – спросила я себя. Небесный восьмирук? Звездная каракатица? Придумывать имена, как ты, я не умею, к сожалению.

Джуди меж тем сделала все свои необходимые дела и терлась о мои ноги. Мы постепенно привыкли друг к другу, и, мне кажется, Джуди даже стала нравиться мне. Я наклонилась и почесала ее за ухом, на что она повалилась на бок, в первый раз подставляя мне свой живот. Я не очень была уверена: вдруг это ловушка, но собрала все свое мужество в кулак и потрогала ее шерсть на животе. Я осторожно водила пальцами туда и сюда, на что она стала потягиваться от удовольствия. Я присела на корточки рядом с ней и обеими руками стала выводить круги по ее ровному собачьему животу.

– А ты в хорошей форме. Я немножко завидую, – прошептала я ей прямо в ухо.

Каждый раз, когда я говорила, что толстая, ты не мог понять, в чем дело. Ты пальцем тыкал в мой мягкий, круглый живот и непонимающе спрашивал: «Но это же здорово. Сразу так хочется прижаться. Зачем тебе становиться твердой? Когда мягко, гораздо лучше!»