Марианская впадина - [11]

Гельмут стоял, подперев бока, и разглядывал эту неприятность. Гадливо ткнул кота носком коричневой клетчатой тапочки. Трупик сдвинулся при этом с таким шаркающим звуком, что у меня мурашки по спине пробежали. Гельмут бросил взгляд на ввалившиеся глаза кота и отправился назад в кухню.

– Опять непредвиденные обстоятельства, – пробурчал он и начал то открывать, то закрывать выдвижные ящики.

Я не могла понять, почему он был так зол. Я на его месте скорее горевала бы из-за того, что кот умер: он ведь его явно знал.

Тогда я еще не понимала – определенные вещи для Гельмута имели исключительную важность: вежливость и, прежде всего, порядок. Он считал чрезвычайно невежливым со стороны кота: выбрать именно его сад местом для того, чтобы почить, хотя жил он у других людей. До чего мы докатимся, если каждый будет умирать, где ему вздумается? Он сам никогда не поступил бы так необдуманно. Он, например, никогда не пришел бы в мою квартиру, чтобы лечь там на пол и просто умереть, свалив на меня все эти хлопоты. Коту же, в отличие от него, похоже, были чужды такт и приличие. Мог же он пройти подальше метров двадцать и там спокойно себе умереть, так ведь нет! Вместо этого он предпочел наделать неприятностей соседу, который и пальцем его никогда не тронул. По крайней мере, так Гельмут это воспринял.

Обиженный этой невероятной бестактностью, сопя, он еще раз вернулся к двери. Подвинул животное еще на пару сантиметров в сторону – твердое как доска. Он вздохнул – на этот раз громче и театральнее. Как будто его демонстративное недовольство могло заставить кота подняться и сказать: «О, простите великодушно! Умереть здесь было действительно крайне опрометчиво с моей стороны, так неловко. Я, разумеется, сейчас же перейду в сад моих хозяев, чтобы почить там, не нарушая правил приличия». Но кот со свойственным ему упрямством продолжал неподвижно лежать, доставляя Гельмуту неудобства и дальше.

Мне надо было в туалет, и я, оставив Гельмута наедине с трупиком, вышла в коридор. Там выяснилось, что осуществить свои намерения мне будет не так просто – я вернулась назад к хозяину дома.

– Гельмут.

– Да, – ответил он отрешенно, пытаясь завернуть окоченевшего кота в бумажное посудное полотенце. Окоченелые негнущиеся лапы осложняли ему задачу.

– В холле стоит огромная собака с морковкой в пасти и рычит на меня.

– А-а, это Джуди, она застряла.

– В каком смысле?

– Это моя собака, вчера она у соседей была.

– Ясно, а где она была сегодня утром?

– У соседей, я же говорю! Я ее только что забрал.

– Понятно… А сейчас она почему так странно там стоит?

– Она не может двигаться вперед: из-за морковки.

– Не может двигаться вперед?

– Да.

– Из-за морковки…

– Именно так.

Я непонимающе уставилась на него. Гельмут выпрямился, держа мертвого кота на руках, как младенца. Я повернулась в сторону холла, решив: все-таки, наверное, не стоит стоять спиной к оскалившейся овчарке (в помеси с чем-то там еще). Тут я увидела и миски в сушке для посуды, а в углу за дверью стоял мешок с кормом для собак: вчера я всего этого не заметила.

– Да. Когда у нее морковка в пасти, она только назад шагать может. Это долго объяснять.

– Мне в туалет надо, ну и как-то мимо нее пройти.

– Да, конечно. Минуточку.

Он положил завернутого наконец в полотенце кота на кухонный стол и прошел мимо меня в холл, забрал у собаки морковку и унес ее в гостиную. Там он куда-то ее, видимо, положил, потому что назад он вернулся уже с пустыми руками. Теперь собака могла двигаться, побежала в гостиную – действительно задним ходом, хотя морковки у нее в пасти уже не было. Вероятно, на задний ход она уже настроилась. Я последовала за ней и, заглянув в комнату, увидела, что Джуди развернулась и уже совершенно нормально побежала к лежащей на диване морковке, схватила ее и запрыгнула на кресло. Кто бы мог подумать, что мне однажды встретится собака, такая же непредсказуемая, как соседский пес Хэмфри, которого хозяева держали над унитазом, чтобы не выводить его так поздно на улицу пописать.

В ванной я надела свои еще теплые после сушки вещи, вышла в коридор, натолкнувшись на вдруг материализовавшуюся там гору сумок и чемоданов. Тут же опять выбежала собака, чтобы посмотреть, что этот чужой человек тут делает – неудобства ей, видимо, тоже были не по душе. Я медленно обошла эту гору сумок, собрала все свое мужество в кулак и прошла рядом с недоверчиво глядящей на меня собакой, оставшись при этом целой и невредимой. Первое ощущение успеха в этот день. Я чувствовала себя Крокодилом Данди.

– Собираетесь уезжать? – спросила я Гельмута, который обертывал урну Хельги клейкой лентой.

– Да, – коротко ответил тот.

– О, отлично… А куда едете?

– В горы.

– О-о, горы я люблю!

– Да, мы едем в Южный Тироль.

– Мы?

– Джуди, Хельга и я.

– А что вы собираетесь там делать? Отдыхать поедете?

– Нет. Хельга найдет там свое последнее пристанище.

– Она оттуда родом?

– И да, и нет.

Молчание. Разговорчивым Гельмута точно не назовешь. Он был занят тем, что рассматривал куртки в шкафу, вероятно, чтобы решить, какие из них ему понадобятся. Он стоял, задумавшись.

– Я тогда Хельге пообещал, что мы еще раз в горы съездим. Ну, когда она еще была жива. Но потом она умерла. А я все-таки поеду вместе с ней в горы. В конце концов, обещания надо выполнять. Поэтому мне надо было выкопать ее.