Маргаритки на ветру - [10]

Ребекка замерла, побелев от охватившего ее гнева. Вдруг она встрепенулась и попыталась его оттолкнуть, но Бодин только чуть крепче сжал пальцы, чтобы показать ей, насколько жалки ее потуги.

– Отпустите! Я не сделала ничего плохого, не совершила никакого преступления. Вы не имеете права обращаться со мной грубо.

– Грубо? – Он посмотрел на свои руки, глубоко вздохнул и ослабил хватку.

«Вольф Бодин, – сказал он себе, – где твоя известная всем железная выдержка? Почему ты позволил этой девчонке разозлить тебя?»

Может, потому, что не ошибся тогда, много лет назад, и она действительно превратилась в красавицу? Те же фиалковые, чуть раскосые глаза, уголки которых с очаровательным озорством поднимались кверху, но теперь это были глаза великолепной женщины. Те же острые ресницы, та же яростная непокорность, но лицо и тело принадлежат теперь прекрасному ангелу женственности, а не угловатому, ершистому ребенку.

Однако внутренний голос подсказывал, что есть другая причина, по которой Ребекка вызывала у него раздражение. Она чем-то напоминала ему Клариссу. Вероятно, все дело в черных волосах и светлой, кремового оттенка коже, поскольку глаза и рот совершенно не похожи. У Клариссы зеленые кошачьи глаза и маленький изящный рот, а у Ребекки откровенно чувственные губы.

«Нет, все не так, – поспешно решил Вольф, отведя взгляд от ее полураскрытого рта. – Я позволил себе разозлиться, потому что все эти годы таил обиду на ту якобы невинную девочку из бандитского логова за то, что она меня обманула. Я потерял бдительность, и она это видела… Нет, сама этого и добилась».

Но как бы там ни было, у него закипела кровь, и он должен сделать усилие, чтобы успокоиться.

Вольф отошел от девушки к книжной полке и молча смотрел на нее с расстояния семи футов. В комнате было жарко и душно, Вольфу страшно захотелось выпить. «Сначала, закончи с ней, – приказал он себе. – Спокойно, бесстрастно и решительно».

По ее виду можно заключить, что выпивка ей тоже не помешает.

«Она больше не тот грязный жалкий ребенок, это взрослая женщина. И не просто женщина, а необычайно красивая женщина».

Следовательно, теперь она еще более опасна, чем раньше.

Он двинулся к ней, уже полностью владея собой. Ребекка следила за каждым его движением. Ее прекрасное лицо пылало от гнева, а отблески заката усиливали яркий румянец. Она бессознательно терла запястья, но осанка была по-прежнему гордой, рот плотно сжат, ее трясло от гнева. «Она выглядит скорее разъяренной, чем напуганной, – подумал Бодин. – А это плохо».

Он хотел испугать ее, заставить уехать из Паудер-Крика. С ней будут одни неприятности.

– Почему вы думаете, что дочь Бэра Ролингса – желанный гость в моем городе? – мягко спросил Вольф, остановившись перед ней и засунув большие пальцы за ремень. – Может, вам, мисс Ролингс, лучше сесть в дилижанс, который вас сюда привез, и пуститься в обратный путь или выбрать себе другое место?

Ребекка проглотила комок, застрявший в горле. Она еще не успела забыть Энели Карутерс, которая разговаривала с ней тем же тоном и даже сказала почти те же слова.

В день ее приезда в школу мисс Райт к ней явилась Энели с четырьмя девушками. Войдя в комнату, она скрестила руки на груди и предложила Ребекке тем же поездом, который ее привез, вернуться туда, откуда она приехала. Карие глаза Энели злобно сверкнули. «Мы не хотим вас здесь видеть. Вы не нашего поля ягода. Почему бы вам не отправиться в другое место?»

– Вы не можете заставить меня покинуть город, – сухо ответила Ребекка. Почему она всегда была уверена, что люди примут ее такой, какая она есть, и позволят ей начать все сначала? Она повторила слова, которые услышали от нее Энели и другие: – Я остаюсь.

Солнечные лучи, проникавшие в комнату сквозь щели в зеленых ставнях, освещали волосы Бодина, но его покрытое бронзовым загаром лицо оставалось в тени. «Он никогда не будет мне доверять, как я смогла бы довериться ему, – с тоской подумала Ребекка, – и в этом городе не станет мне другом. Видимо, я должна уехать отсюда». Но куда?

Ей больше некуда ехать. У нее больше никого нет. И денег почти нет. Она отказалась от всего, что дал ей Бэр, кроме одежды, нескольких дорогих сердцу подарков и ранчо.

«Не смей плакать, – исступленно приказывала она себе, моргая от подступавших, но не прорывавшихся наружу слез. – Ни он, ни кто-то другой не должен видеть, как тебе больно». Нельзя показывать врагу свою слабость. «Если шакалы поймут, что им нечего бояться, они тебя сожрут, – учил ее Бэр. – Обглодают всю до костей».

Вольф Бодин в упор смотрел на нее.

– Я никуда отсюда не уеду, – решительно заявила Ребекка, впиваясь пальцами в мягкий ридикюль.

– Надо полагать, это ваш окончательный ответ. Только не ждите, что вас здесь примут с распростертыми объятиями. Несколько лет назад, когда меня еще не было в городе, ваш отец и его головорезы ограбили местный банк. – Вольф замолчал, видимо, не желая продолжать, но затем все-таки добавил: – Они украли деньги, которые принадлежали многим жителям Паудер-Крика. Возможно, сейчас на вас платье, купленное на эти деньги. – Он многозначительно взглянул на нитку жемчуга, украшавшую шею Ребекки.