Марфа окаянная - [89]
— Скажи, что я здесь. Поговорить хочу.
Олёна в страхе замахала руками:
— Господь с тобой, Яков Александрыч! Не ко времени ты с разговорами к матушке пришёл. Дай поправиться ей, волновать-то зачем её?
— А ты всё же скажи, — упорствовал Короб. — Не захочет принять, уйду, повременю до лучшего раза. А то вдруг и согласится меня выслушать, ты почём знаешь?
Олёна покачала головой:
— Как хошь, Яков Александрыч, не стану докладать, брать грех на душу. И ты не бери.
— Да что я, Марфы не знаю! — рассердился вдруг Короб. — Покой-то её угробит прежде, нежели дело какое-никакое. Не в её натуре от людей взаперти сидеть.
— Будь по-твоему, — согласилась Олёна. — Но уж если с отказом ворочусь, не обессудь.
— Ладно, ладно, ступай, — проворчал Короб, раздражённый тем, что вынужден ещё и Олёну уговаривать, эту вчера ещё девчонку, которая не так давно от каких-нибудь серёжек дарёных краснеть и ахать была готова. А теперь на вот — хозяйка кака выискалась!
К удивлению Олёны, мать согласилась принять свата. Она с утра чувствовала себя бодрее, дала причесать себя и слегка подрумянить ввалившиеся серые щёки. От украшений отказалась, ни к чему они ей теперь, да и в будущем ни к чему. Велела подложить под перину ещё одно взголовье[65] и встретила Якова Короба полулёжа и с обычным своим достоинством.
— Здравствуй, Марфа Ивановна, — сказал тот, оглядывая её с некоторым удивлением. — А мне-то врали, что совсем хворая ты. Ну а ты хоть куда, хоть на Торг, хоть на пир!
— Кончил пировать Новгород Великий, — ответила та, — одно похмелье кругом. А похмеляться-то нечем, на откуп не поскупились полномочные послы с тобою вместе, Яков Ляксандрыч. Пол-Двины отдали Ивану, это как?
— Не мы сумму определяли, — нехотя произнёс Короб. — Каково права качать, когда все рати разбиты, голод кругом. Сама посуди. А землями ты не попрекай меня. Не у тебя одной урон. И меня коснулось, и Захарии, и Онфимьи, и Григорьевой тож...
— Ты жалобить меня, что ли, пришёл? — перебила Марфа и покачала головой с лёгкой усмешкой: — Настасья, выходит, зря старалась Ивану угодить. Обидно ей, чай?
— Вот ведь ты какая, Марфа Ивановна, — вздохнул Короб. — У самой горе, с постели не встаёшь, а язык всё тот же — язвит и жалит. Не пора ль смириться. От судьбы уйдёшь разве?
— Ты-то, гляжу, давно смирился, до замирия ещё позорного.
— То гордыня в тебе говорит уязвлённая, — ответил Короб. — А подумала ты, что, если б не уговорились с великим князем, вои московские по твоей Великой улице расхаживали бы?
Глаза Борецкой гневно загорелись:
— Расхаживали бы, говоришь? А мне иное видится. Как в грязи да в болотах вязнут вои московские по первому дождю; как под укреплёнными новгородскими стенами головы подставляют ядрам и стрелам нашим, а посады сожжены, негде укрыться; как сами от голода пухнуть начинают. В Новгороде ратников довольно ещё оставалось, чтобы не один приступ отбить, а множество и затем самим москвичей преследовать по ими же разорённым дорогам. Да что с тобой толковать!..
Марфа Ивановна откинулась на взголовье, тяжело дыша. Короб попытался заговорить, но она жестом остановила его.
— То обидно мне, — продолжила она усталым голосом, — что вместе одно дело затевали, а перед опасностью каждый только о себе радел. Ошиблась я в людях, Яков Александрыч. И в тебе ошиблась... Иван Лукинич перед смертью пытался глаза мне открыть на бояр наших. Не вняла я тогда ему, жалею. Теперь по-иному бы с ним говорила.
Короб слушал, глядя в пол, сдерживая раздражение и обиду. Он понял, что спорить с Борецкой бесполезно, и ждал, когда она выговорится. Наступила томительная пауза. Он взглянул на Марфу. Та тихо лежала, закрыв глаза.
— Марфа Ивановна?.. — позвал он, в голосе прозвучал испуг.
Марфа открыла глаза.
— Не бойся, не умерла ещё, — проговорила она тихо. — А ведь многим легче стало бы, коль прибрал бы меня Господь. Боятся меня, «окаянную Марфу». И ты боишься. Думаешь, не ведаю, кто в лодьях дырявленых повинен? А ведь не верила поначалу, когда сказали мне. Не мог, мыслила, сват мой дорогой на такой грех пойти. Аль мог?
Она с прищуром посмотрела на Короба.
— Лжа! — воскликнул тот, заволновавшись. — Кто сказал?
— Вижу теперь сама, что мог, — промолвила Марфа Ивановна с презрением. — Ну да я не судья теперь тебя судить. Совесть пусть твоя судит, коль осталась она ещё у тебя. Говори, зачем пришёл?
Короб крякнул и поднялся с лавки. Прихрамывая, подошёл к стекольчатому окошку.
— Колено скрипит, — пожаловался он. — Видать, к непогоде. Душно с утра.
Марфа молча ждала.
— Капитолину хочу забрать к себе. Что ей тебя обременять? Каждая тут вещь о муже убитом напоминает, сердце надрывается у неё.
— Пусть уходит, — согласилась Марфа Ивановна. — А Ваня здесь останется, внука не отдам.
— Да как же матери без сына! — ахнул Короб. — Подумай сама, что баешь!
— Ванечку не отдам! — твёрдо повторила Борецкая.
Короб в волнении зашагал по горнице.
— Поглупела ты на старости лет, прости за резкое слово! Подумай, какая судьба его ждёт у тебя. Ведь он сын боярина казнённого! Клеймённый он именем Борецкого. А ты его уберечь не желаешь!
Огромная, вполнеба, туча приползла с востока, но пролилась на Синегорье не благодатным дождем, а песком пустыни, уничтожающим все живое. И вновь князь Владигор вынужден вступить в поединок с повелителем Злой Мглы. Лишь ему по силам спасти от гибели Братские княжества и весь Поднебесный мир. Ему да еще маленькому мальчику, о существовании которого и сам Владигор до поры не ведает.
Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.
В книгу члена Российского союза писателей, военного пенсионера Валерия Старовойтова вошли три рассказа и одна повесть, и это не случайно. Слова русского адмирала С.О. Макарова «Помни войну» на мемориальной плите родного Тихоокеанского ВВМУ для томского автора, капитана второго ранга в отставке, не просто слова, а назидание потомкам, которые он оставляет на страницах этой книги. Повесть «Восставшие в аду» посвящена самому крупному восстанию против советской власти на территории Западно-Сибирского края (август-сентябрь 1931 года), на малой родине писателя, в Бакчарском районе Томской области.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.
Автор книги Борис Алмазов не только талантливый писатель, но и известный деятель казачьего движения , атаман. Поэтому в своем новом романе он особенно колоритно и сочно выписывает детали быта казаков, показывает, какую огромную роль сыграли они в освоении сибирских пространств.
Роман Александра Бородыни «Крепостной шпион» — остросюжетный исторический детектив. Действие переносит читателя в российскую столицу времён правления императора Павла I. Масонская ложа занята поисками эликсира бессмертия для самого государя. Неожиданно на её пути становится некая зловещая фигура — хозяин могучей преступной организации, злодей и растлитель, новгородский помещик Иван Бурса.
В увлекательнейшем историческом романе Владислава Романова рассказывается о жизни Александра Невского (ок. 1220—1263). Имя этого доблестного воина, мудрого военачальника золотыми буквами вписано в мировую историю. В этой книге история жизни Александра Невского окутана мистическим ореолом, и он предстаёт перед читателями не просто как талантливый человек своей эпохи, но и как спаситель православия.
Иван Грозный... Кажется, нет героя в русской истории более известного. Но Ю. Слепухин находит новые слова, интонации, новые факты. И оживает Русь старинная в любви, трагедии, преследованиях, интригах и славе. Исторический роман и психологическая драма верности, долга, чувства.