Марджори в поисках пути - [65]

Она положила ладонь на ручку двери и увидела себя в зеркале босую, с распущенными по плечам волосами, в нелепо большом мужском халате, из которого выглядывала розовая комбинация. Марджори плотно обернулась халатом и завязала пояс. Она стала и несколько секунд пристально смотрела в зеркало.

Последние мысли проносились у нее в голове. Что перекинуло ее через черту так внезапно и так окончательно? Тирада Маши? Терменвокс, который дал Ноэлю предлог обнимать ее, а потом похитить со свадьбы? Колдовство «Принцессы Джонс», осознание того, что комедия, возможно, сделает его богатым и известным?

Это было не все. Она два года взрослела, чтобы пришла эта ночь. Она приближалась к этому поступку в этой спальне, в этом отеле, с этим мужчиной, как астероид, движущийся, чтобы столкнуться с кометой.

А как насчет матери, отца? Как насчет Сета? Какое будет чувство после этого, когда пойдешь домой спать в постели в квартире своей семьи?

Она щелкнула выключателем и открыла дверь. Сначала Марджори не увидела ничего, кроме горящей сигареты в темноте, которая описала красную дугу и погасла. Голос Ноэля сказал:

— Привет, дорогая. Я начинал уже думать, что ты предприняла стремительный побег.

Она подошла к кровати и села на край. Сейчас она могла смутно видеть Ноэля в слабом свете от окна. Ее смутило то, что он был в пижаме. Она развязала халат, сбросила его и легла в постель. Все было очень неуклюже. Ее движения были поспешны, а его неуверенны. Они толкали друг друга локтями и коленями. Они целовались неловко и без удовольствия. Потом каким-то образом они успокоились.

— Ты любишь меня? — спросила она.

— Да.

— Ты считаешь, мы когда-нибудь поженимся?

— Я не знаю, Марджори. Я просто не знаю. Если этому суждено случиться — это случится.

— Ты любишь меня больше, чем тебе кажется. Ты женишься на мне. Ты станешь чудесным негодником мужем, и мы будем двумя самыми счастливыми людьми на свете.

— Ты так думаешь?

— Я знаю это.

— Хорошо, дорогая. Может быть, ты можешь предсказывать судьбу. Я никого никогда не любил так, как тебя. Вот это я знаю.

В эту минуту она захотела поцеловать его. Некоторое время поцелуи были нежными и сладкими. Она ощущала особенно приятное успокоение и близость оттого, что была раздетой. Это не так возбуждало, как создавало комфорт и интимность.

Потом все изменилось. Стало грубым и странным. Она была бессильна остановить это. Она старалась казаться милой и любящей, но чувствовала себя очень неловкой и несчастной. Стало еще грубей и неудобней. Стало ужасно. Были толчки, безобразные обнажения, боль, невероятное унижение, толчок, толчок, и все закончилось.

Итак, случилось то, после чего Марджори была в состоянии изображать истинное чувство на сцене. В возрасте двадцать один год, четыре месяца и семь дней.

Ноэль спросил:

— Все хорошо, дорогая?

— Все прекрасно, — ответила она, стараясь не показаться больной.

— Сигареты там, на ночном столике. Брось мне одну, любимая.

Она нащупала столик. Было щелканье и грохот. Инстинктивно она дотянулась до шнура лампы и потянула его. Щурясь при ярком свете, подтягивая одеяло на грудь, она увидела, что опрокинула бокал. Осколки лежали, сверкая, на мраморной крышке стола.

— Так, прекрасно, — сказала она. — Похоже, мы разбили бокал, правда? Только тебе бы следовало сделать это своим каблуком, мне кажется. Удачи, дорогой.

Его перемазанное в губной помаде лицо, бледное и уставшее, с упавшими на лоб волосами, приняло болезненное, встревоженное выражение. Она торопливо сказала:

— Боже мой, любимый, это была шутка. Улыбнись, ради Бога.

Он улыбнулся.

— Давай покурим.

Она передала ему сигареты. С первой затяжкой она откинулась и вздохнула. Ее взгляд устремился к окну. Луна висела в небе над зданиями, массивный диск из красноватой бронзы, без единого белого следа.

— Ну, благослови меня, — сказала она. — Посмотри, затмение полное. Мне удалось наконец-то увидеть его. Легче запомнить сегодняшнее число, правда, дорогой?

— Марджори, я должен понимать это так, как будто ты не проявила храбрости и трогательности во всем этом. Ты большая девочка. Это могло быть забавным, и так будет, обещаю тебе. Я тоже люблю тебя.

Она уткнулась лицом в подушку. Слезы лились ручьем; Марджори не могла остановить их, и ей было стыдно за себя, потому что она плакала.

Часть вторая К ЦЕЛИ МОЕЙ ВОЗВЫШЕННОЙ

13. Кошмар

Год спустя, почти день в день, Марджори Моргенштерн неистово пробивала себе путь вверх по трапу третьего класса на пароходе «Мавритания» сквозь сплошной поток людей, покидающих корабль. Она хваталась за перила, тяжело дыша, бормоча извинения и прощения на каждом шагу, вдыхая сырой, пропахший рыбой воздух. Она не была и на середине трапа, когда прозвучал гонг и репродуктор прокричал: «Последний звонок». Капитан корабля наверху трапа протянул руку, чтобы остановить ее, когда она поставила ногу на палубу.

— Очень сожалею, мисс. Вы слишком опоздали.

Акцент был, как у англичанина из кино, а манера приятная, но твердая.

Она посмотрела прямо в его красное лицо. Капитан был худощавым, ростом не выше, чем она.

— Мне нужно поговорить с моим… моим женихом. Только минутку. Но я должна поговорить с ним.