Маранта - [11]

Наконец они остановились возле низенькой двери на задворках приземистого, но очень широкого строения. Тот кто шёл первым, приблизился к этой двери, но не постучал, а казалось, исполнил на её поверхности какой-то сложный ритуал, состоящий из негромких ритмичных ударов и странных поскрёбываний. Когда он закончил, наступила тишина, нарушаемая лишь отдалённым гвалтом, доносящимся со стороны дворца. Наконец в доме что-то скрипнуло, и откуда-то сверху раздался приглушённый и очень удивлённый голос:

— Ты?!!

— Нет, это мой призрак! — насмешливо отозвалась первая тень. — Открывай, не тяни, со мной здесь дама!

Тихо щёлкнул замок, и дверь бесшумно отворилась. Двое вошли в коридор, освещённый тусклым светом масляной лампы, в руке невысокого щуплого человека в котором любой из жителей города сразу узнал бы трактирщика.

— Я думал, тебя повесили! — сказал он, во все глаза, глядя на вошедшего и его спутницу.

— Не вырос ещё тот лен, из которого сплетут верёвку для моей шеи! — ответил тот. — Но льняное семя едва не бросили в землю. Короче! Нам нужно выбраться из города…

— Никак нельзя! Всё что можно перекрыто, даже канализация.

— Тогда необходимо залечь где-нибудь пока стража не успокоится.

— Это можно! Я устрою вас в подвале, но не здесь, а по соседству. Там тепло и сухо, даже есть хорошая постель без клопов и блох, а пропитание я обеспечу.

— Превосходно! А ещё, достань нам какую-нибудь одежду. Моя, как видишь, совсем поизносилась, а у неё…

— Боже, что это? — сказал трактирщик, во все глаза, уставившись на то, во что была завёрнута женщина.

— Королевское знамя, что же ещё? Мы позаимствовали его из тронного зала, когда удирали. Не бог весть, какая тряпка, но всё же лучше чем ничего! Достанешь ей приличное платье, так я эту дрянь с удовольствием сожгу.

Глава 10 Лучшее лекарство

— Да, удружил нам атаман! И на что ему эти бабы? Ни кашу сварить не умеют, ни козу подоить! Аристократки… Тьфу! Ходят, фыркают. Вот скажи мне Зиг, как ты свою-то терпишь?

На заросшем мягкой весенней травой пригорке сидели два парня. Один, белоголовый, как ромашка и веснушчатый, с соломинкой в зубах, босой, одетый в просторную грубую рубаху и шаровары. Другой, темноволосый, с преувеличенно серьёзным лицом, в кожаной безрукавке на голое тело и драных зелёных штанах, заправленных в такие же драные сапоги. Первый что-то выстругивал ножиком из осиновой ветки, второй любовно поглаживал старый дробовик, лежащий на коленях. Невдалеке паслось смешанное стадо из коз, овец и двух коров возглавляемых рыжим быком.

— Мне её атаман поручил, — ответил тот, которого назвали Зигом. — Ты знаешь, я за атамана, хоть к чёрту в зубы пойду. А если по совести, то вот она у меня где! Лежит целый день, стонет…

Он показал характерный жест, постучав себя ладонью по горлу.

— Так оставил бы её этим… — Белоголовый парень грязно выругался, кивнув в сторону нескольких палаток, стоявших в лагере особняком. — Это же их товарка, пусть они её и выхаживают!

— Не могу я, Вань! Приказ есть приказ. Вернётся атаман, прикажет её с маслом зажарить, так я и зажарю, а пока я должен выполнять то, что он сказал мне тогда, в последний раз. Должен и баста!

— А что он сказал-то?

— Он сказал: «Зигель, помоги ей!»

— И ты из-за этого паришься? Атаман имел в виду — «помоги дойти до лодки», или ещё что-то в этом роде! Брось эту дуру и делом займись. Мужики поговаривают, вроде обоз купецкий на днях ждать надо, а у тебя вон какая пушка! Самое время попробовать!

— Не, я так не могу. — Парень с ружьём встал и потянулся всем телом, собираясь уходить. — Тебе не понять. Атаман мне больше чем отец, атаман сказал — Зигель сделал!

— Так ведь он ещё может и не вернётся… Ой, ты чего?

В веснушчатый нос белобрысого упёрлись стволы дробовика, а его недавний собеседник стоял над ним и глаза его метали молнии. Так прошло две долгих секунды, потом Зигель вздохнул, убрал дробовик и зашагал по тропинке в сторону лагеря, бросив коротко через плечо:

— Он вернётся!

Путь его был недолог. Лагерь, состоявший из наскоро построенных хижин, шалашей и латанных-перелатанных палаток, был аккуратно спрятан между холмов, на которых день и ночь дежурили невидимые дозорные. Всё было устроено так, что даже с двадцати шагов нельзя было разглядеть, что здесь живут люди. Зато в самом лагере кипела жизнь, повсюду деловито сновали женщины, бегали дети, готовилась на кострах какая-то снедь, стучали топоры, лаяли собаки, хрюкали свиньи и блеяли овцы.

Зигель уверенно вошёл в этот маленький мирок, приветливо махнул угрюмому бородачу-часовому, стоявшему на околице со страшной дубиной в руках, и направился к знакомой палатке, в которой располагалось его «особое задание». Проходя мимо ряда таких же палаток, он услышал перешёптывание и приглушённый смех. Несколько раз в дырках и разрезах палаточной ткани мелькнули любопытные глаза, и смех снова повторился.

«У, бездельницы!» — подумал юный разбойник. — «А ведь Ванька прав, их бы хворостиной, да на работу! Ну, ничего, атаман вернётся, тогда всё будет по-другому!»

Ещё пара шагов и он вошёл в палатку, где на мягком ложе, устроенном из шкур и трофейных подушек, полулежала молодая женщина, одетая во что-то, наскоро сварганенное из простыни. Увидев вошедшего Зига, она откинулась на подушки и жалобно застонала. Мальчик положил свой самопал на миниатюрный комод, стоящий у входа, подошёл к больной и заботливо поправил подушку у неё под головой. Если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, то мог бы заметить основательное расхождение между словами, сказанными накануне и тем выражением, которое сейчас на нём присутствовало.