Марафонец - [44]

Машину тряхнуло на очередной яме.

– Черт! – ругнулся Бэйб от боли.

– Это действительно уму непостижимо, – продолжал Джанеуэй. – Менгеле родился в богатой семье, а Сцелю пришлось самому делать состояние. Он был протеже Менгеля, отчасти по причине своего блестящего ума, а также из-за внешнего вида. Менгеле ненавидел свою внешность: он считал, что похож на еврея или цыгана. Вообще-то так оно и было. Он занимался экспериментами на людях, я думаю, потому, что страстно хотел изменить свое лицо, но зачем он приращивал мужчинам груди или пытался вырастить руки на спине, никому не известно.

– Не сделал он этого, – возразил Бэйб.

– Не сделал, тут ты прав, но что пробовал – это точно.

Ну ладно, хватит о Менгеле, для нас главное – Сцель. Начинал он с золота, но затем по Освенциму прошел слух, что от него можно откупиться, что можно устроить побег, хорошо заплатив Кристиану Сцелю. Он и в самом деле выпустил несколько человек, но только для того, чтобы поддержать слух. А эти придурки евреи, они уж постарались сохранить кое-что из своих драгоценностей, спрятав их в заднице, как всегда делают заключенные. И вот они приходили к Сцелю – он пускал только самых богатых – и торговались с ним; он же, получив бриллианты, убивал их владельцев.

И он, и Менгеле распоряжались жизнью и смертью в своем экспериментальном блоке; если вспомнить, что Менгеле делал с заключенными, то трудно осуждать кого-либо за доверие Сцелю. Им приходилось рисковать, а что еще делать, когда рядом рыщет проклятый Менгеле, убежденный, что сможет вывести голубоглазых людей. – Джанеуэй сделал глубокий вдох. – Ну вот. Том, почти вся предыстория. Все понятно?

– Более или менее. Только как все это касается меня?

– Отец Сцеля погиб две недели назад.

– И?

– В начале сорок пятого Сцель ухитрился переправить из Западной Германии своего отца, и старик поселился здесь.

– В Америке?

– В Нью-Йорке. У него в Йорквилле жила сестра, а сам он обосновался под чужим именем. Она умерла, а он так и остался здесь. Он остался – и они остались.

– Они?

– Бриллианты Сцеля. Он отдал их отцу все до единого, оставил себе только на жизнь. Он жил в Аргентине, пока Перон не пришел к власти, а потом удрал в Парагвай. Бриллианты остались здесь. Сцель рассчитывал, если его поймают, то он с помощью состояния выкупит себе свободу. Его отец хранил бриллианты в сейфе банка, и когда Сцелю требовались деньги, он давал знать старику; у них действовала система курьеров. Бриллианты неизменно поставлялись на тот рынок, где были самые высокие цены, – когда в Швейцарию, когда в Западную Германию. Сцель обменивал выручку на парагвайскую валюту и жил спокойно, пока эти деньги не кончались. Все было прекрасно, пока старик не погиб в катастрофе. Понимаешь, каждый может завести себе сейф в банке, но не каждый может пользоваться им: только вкладчик и доверенное лицо, а доверенное лицо допускается к сейфу только в одном случае – непредвиденной смерти вкладчика. Сцель был доверенным лицом своего отца, и теперь происходит вот что: его подручные пытаются вычислить, насколько опасно Сцелю появляться в Нью-Йорке. Я думаю, ему придется приехать: выхода нет, не бросит же он свое богатство.

– Вы сказали, что Сцель начал с золота.

– Сцель знаменит тем, что выдергивал зубы у евреев – в печах Освенцима никогда не находили золота. Сцель был зубным врачом.

Бэйб опять ударился головой о заднее сиденье.

– Он не приедет в Америку, мистер Джанеуэй. Он уже приехал. Он здесь.

– Нет, – возразил Джанеуэй, – мы бы знали что-нибудь. А почему ты так думаешь?

– Потому что не Карл и Эрхард чуть не убили меня, а зубной врач.

– Говори дальше, – в голосе Джанеуэя почувствовалось волнение.

– Он все время твердил и твердил одно и то же: «Это не опасно? Это не опасно?»

– Как он выглядел? Глаза голубые? А волосы седые?

– О Господи, да, невероятно голубые, но он лысый, совершенно лысый, кроме того...

– Кроме того, это ни черта не значит: он мог запросто все сбрить! Дальше.

– Он большой мастер. Он действовал очень умело, когда начал мучить меня: в точности знал, когда я потеряю сознание, знал заранее, что я сделаю в следующую секунду, раньше меня самого знал...

– Тогда его фраза «Это не опасно?» значила: опасно ли мне, Кристиану Сцелю, приехавшему в Америку, пойти в банк? Дело в том, что как только он выйдет со своими бриллиантами на улицу, любой грабитель может сорвать кучу денег, пятьдесят миллионов, а может, и пять раз по пятьдесят миллионов, и налогов платить не надо. Сукин сын, приехал сюда, выродок, и наложил в штаны – боится нос высунуть на улицу! Да, испугаешься тут. Как только он выйдет из банка, он беспомощен: ведь и в полицию не сможет заявить, что его ограбили.

– Все равно не понимаю, при чем тут я.

– Да яснее ясного. Этот сукин сын считает, что твой брат кое-что рассказал тебе перед смертью.

– Вы хотите сказать, что Док был связан с Сцелем?

– В нашей работе приходится делать многое – иногда мы продаем другим странам государственные секреты. Не для наживы, а потому, что точно знаем: они уже завладели этим секретом. Сцель жил тем, что доносил на других наци. Когда же готовилась облава на него, он узнавал заранее и убирался вовремя. Около тысячи наци предстали перед судом после войны; я думаю, в сорока – пятидесяти случаях это было заслугой Сцеля. Твой брат был связным Сцеля. Эрхард брал бриллианты у старика и передавал твоему брату, он доставлял их в Европу в одну из своих поездок. В Эдинбург. Там жил некий антиквар, который специализировался на торговле бриллиантами. Годами ходили слухи, что он грабит Сцеля, продавая за полмиллиона и отдавая четыреста пятьдесят тысяч. Но это были только слухи. После продажи он передавал деньги курьеру, и тот вез их в Парагвай к Сцелю. Том, я хочу спросить тебя... мне нужна только правда, какой бы тяжелой она ни была.