Мара - [5]

Взгляд путника наконец-то оторвался от костра и переместился в черную бесконечность степи, и ему показалось, что неподалеку кто-то стоит и смотрит на него. Он пригляделся: так и есть – чуть белеющая неясная фигура виднелась возле дорожной насыпи. «Кто бы это мог быть?» – меланхолично подумал Десяткин. Фигура стояла совсем неподвижно, и не определить, мужчина перед ним или женщина. Страха он не чувствовал, но и любопытства тоже не было. Стоит? Ну и пусть себе стоит. Он снова уставился на рдеющие угли, а когда поднял глаза, то обнаружил, что фигура чуть приблизилась. Теперь Десяткину показалось, что перед ним женщина. Так это или не так, он не успел разобрать, потому что костер вдруг ярко вспыхнул, на миг ослепив его, а когда он снова стал видеть нормально, никакой женщины рядом не наблюдалось.

«Показалось…» – подумал он и снова взглянул на то место, где впервые увидел белеющий силуэт. Фигура опять стояла на прежнем месте, а затем начала медленно приближаться… Вот уже можно различить черты лица… Костер опять полыхнул – и все исчезло. Сколько раз так повторилось, Десяткин не мог точно сказать, но не один раз и не два… При этом он все отчетливее и яснее видел лицо, молодое, но странно неподвижное и холодное. Женщина смотрела не на Десяткина, а как бы сквозь него, словно не замечая вовсе. Примечательные вещи происходили и с сознанием нашего героя: он никак не мог понять, спит он или бодрствует. Казалось, все происходит наяву – но почему же природа словно застыла?.. Не слышно стало стрекота кузнечиков, даже воздух словно замер. И ни малейшее дуновение ветерка не касалось лица. Лишь над головой неестественно ярко сверкал ковш Большой Медведицы. И в то же время ему представлялось, что он вовсе не спит, так отчетливо были видны отдельные черты лица и детали одежды ночной гостьи. А может, все-таки сон? Он попытался встряхнуть головой, но ничего не получилось. Значит, спит… Видение неожиданно исчезло, и вновь он ощутил, как время сдвинулось с мертвой точки. А потом и природа пришла в движение…

Валера откинулся на кошму и уставился в небо. Звезд-то сколько! Давно он не вглядывался в беспредельные глубины ночного небосвода. Звезды увеличивались, разгорались все ярче – и вдруг закружились, словно увлеченные каким-то могучим потоком.

Проснулся Десяткин от ощущения холода. Он открыл глаза. Понемногу начинало светать. Костерок совсем потух. Серый сумрак постепенно рассеивался, наступал день. Десяткин поднялся, почесал затекшую спину и побрел в машину досыпать.

Вторично он открыл глаза, когда июльское утро было в самом разгаре. Ярко светило солнце. Еще чувствовалась утренняя свежесть, но жара приходила быстро и неотвратимо. Он взглянул на часы: около девяти. Ничего себе! Вот это продрых! Десяткин отворил дверцу и вылез наружу. Вокруг по-прежнему было пустынно, лишь поодаль, по желтой высохшей траве, важно прохаживался чибис. Десяткин недовольно посмотрел в сторону глупой птицы. Своим присутствием чибис нарушил привычный порядок вещей. Ведь его место на болоте, а отнюдь не посреди жаркой степи. Однако чибис, видимо, не знал, где ему полагалось находиться, потому что, не обращая внимания на недовольные взгляды человека, продолжал свои прогулки, время от времени тюкая клювом сухую землю.

Наскоро умывшись водой из канистры, Десяткин попрыгал на месте, разминая члены, потом решил пробежаться. Тут надо сказать, что подобные пробежки он совершал почти каждый день, разумно полагая, что они полезны для здоровья. Он вообще был человеком весьма «правильным», даже педантичным. Побегав вокруг машины, Десяткин поднялся затем на дорожную насыпь и трусцой побежал вперед. Внезапно он заметил по другую сторону насыпи, прямо напротив тополей, некий странный предмет, который напоминал высунувшийся из земли огромный палец, направленный в небо. Несколько удивленный, он приблизился к непонятному предмету, оказавшемуся могилой. Памятник, металлическая пирамидка, некогда выкрашенная голубой краской, давным-давно облезшей, был весь покрыт лишаями ржавчины. Венчала обелиск традиционная пятиконечная звезда, однако имелась тут некая странность. Десяткин присмотрелся и понял, в чем она заключалась. Звезда оказалась перевернутой, и ее центральный луч был направлен в землю, а вверх, словно маленькие рожки, торчали два нижних луча. Покачав головой, как бы осуждая небрежность неведомых изготовителей памятника, Десяткин попытался прочесть полустертую надпись. Однако это ему не удалось. Более-менее отчетливо проступали только три последние буквы фамилии: не то «ова», не то «ева», а может, и вовсе «ина». «Неужели, женщина?» – удивился Десяткин. В своих многочисленных поездках он встречал подобные обелиски постоянно. Но обычно под ними покоились, если, конечно, памятник просто не обозначал место катастрофы, лихие шоферы, весельчаки и бабники, прикемарившие за баранкой и слетевшие в кювет, или же хмельные молодцы-мотоциклисты, не совладавшие со своими «конями». Да мало ли кто погибает на дорогах?.. Однако памятники женщинам встречались крайне редко.

Помозговав еще минутку-другую о печальной участи незнакомки, нашедшей здесь свое успокоение, Десяткин побежал назад к машине, сразу же забыв о могиле, да и вскоре отправился в путь.