Манзовская война. Дальний восток. 1868 г. - [6]

На согласование протокола, места переговоров, численности эскорта ушли два дня, и 12 августа стольник встретился с Сонготу. В свите маньчжура особую роль играли иезуиты, француз Ф. Жербийон и португалец Т. Перейра, выступавшие в роли советников и переводчиков, так как переговоры велись на латыни. Поначалу цины заявили претензию на всю территорию по левому берегу Амура и его притоков до Байкала и «хребта Носсы» (видимо, Станового), включающую не только Албазин, но и Нерчинск. Однако Головин отказался даже обсуждать этот вариант, настаивая на границе по Амуру. Лишь переход на сторону маньчжуров более 2000 бурят и онкотов, а также угроза нападения цинского войска, превосходящими силами окружившего Нерчинск, заставили Головина предложить в качестве рубежа ближайшую к реке с севера горную цепь. Но посланцы Дайцинской империи на это не согласились. Впрочем, они также сделали шаг навстречу российской делегации, выдвинув проект границы по реке Аргунь, верховьям левого притока Шилки — Горбицы и далее — от «вершины скалы или каменной горы» в её истоках до моря, который и стал окончательным. 29 августа 1689 года Нерчинский договор, на полтора столетия определивший основы российско-китайских отношений, был подписан.

Формулировки договора, и без того довольно расплывчатые, в русском, латинском и маньчжурском текстах различались. К тому же, весьма поверхностное представление обеих сторон о географии пограничной полосы помешало им указать конкретные ориентиры, исключающие произвольное толкование договорных статей. Так, маньчжуры назвали «каменную гору», через вершину которой границу следовало проложить до моря, «Большим Хинганом» и одновременно «Хинганским хребтом». При определенном понимании этого ориентира, граница могла быть проведена и по Малому Хингану, захватывая часть территории в междуречье Сунгари и Уссури. По крайней мере, установленная первой статьей договора неразграниченность земель «между рекой Удью и вершиной горы» оставляла за Россией право претендовать на все пространство к югу и востоку от указанной черты. Во всяком случае, этот пункт, появившийся в статье благодаря усилиям российских дипломатов, не поддавшихся на ухищрения Жербийона и Перейры, позволял вернуться к обсуждению пограничных вопросов и определить рубежи в более благоприятных условиях⁹.

Нерчинский договор, предававший забвению старые ссоры, предусматривавший взаимовыгодную торговлю, выдачу преступников и перебежчиков, обеспечил России спокойные тылы в период Азовских походов. Сонорной и доследующих войн Петра I и его преемников. Уже в 1696 году наказные статьи предписывали нерчинским воеводам строго соблюдать его, что было совсем не просто в отсутствие копии текста договора. Только весной 1700 года с ним ознакомились власти и население приграничных районов, а в 1701 и 1706 годах Петр I указами дважды запрещал нарушать границу с Китаем. Отношения между двумя странами постепенно налаживались. Росли торговые обороты нерчинских купцов, получавших в обмен на меха, скот и ремесленные изделия, китайские ткани и чай. Отсутствие постоянных дипломатических представительств, характерное в предшествовавший период и для отношений России с западными странами, отчасти компенсировалось духовной миссией, пребывание которой в Пекине было в 1712 году разрешено императором Канси. Спустя три года миссия, возглавляемая архимандритом Илларионом, отправилась в Китай. К сожалению, ей приходилось действовать под строгим контролем цинского правительства, и она невольно стала проводником взглядов последнего по некоторым вопросам, в первую очередь пограничным.

Положительные стороны Нерчинского договора перевешивали отрицательные в течение нескольких десятилетий после его подписания. Однако с течением времени положение изменилось. Всё более стали сказываться неудобства, связанные с потерей наилучшего водного пути в Тихий океан. Тем не менее, хотя ещё при императоре Канси, в 1668 году были отменены указы, разрешавшие китайцам переселение в Маньчжурию, что надолго остановило освоение её северной окраины, а тем более буферных земель по левому берегу Амура, российское правительство не решалось даже на более тщательное изучение обстановки в тех местах. Правда, уже в 1713— 1714 годах сподвижник Петра I Ф.С. Салтыков подал государю две записки, включавшие и предложение об обеспечении свободного плавания но Амуру. Притязания же цинов на территории к северу от предполагаемой пограничной черты, заявленные во время переговоров 1720—1721 годов в Пекине с Л.В. Измайловым, заставили Петербург внимательнее отнестись к делам Дальнего Востока. Но до окончания Северной войны нельзя было предпринять сколько-нибудь серьезную попытку пересмотра невыгодного соглашения.

Между тем, мысль о необходимости возвращении Амура продолжала посещать умы государственных деятелей России. В 1725 году она прозвучала в инструкции Коммерц-коллегии С.Л. Владиславичу-Рагузинскому, отправлявшемуся в Пекин для переговоров о границе и торговле с Китаем. Коммерц-коллегия усматривала прямую выгоду от торговли с Японией через Амур, но сам Владиславич-Рагузинский сомневался в возможности добиться соответствующего разрешения цинского правительства. 18 июня 1725 года посольство, сопровождаемое полком пехоты под командованием И.Д. Бухгольпа, отправилось в Сибирь. Спустя год оно достигло китайской границы в районе Кяхты, недалеко от того места, где полковник Бухгольц позднее построил Троицкосавскую крепость. А 21 октября Владиславич-Рагузинский въехал в Пекин.