Манускрипт с улицы Русской - [29]

— Почему же этот символ скоротечности земной жизни не вызывает у вас таких мыслей, — вышел из-за скамьи рыцарь в панцире — Вильгельм Костка. — Получается, что вы, последователи учения Фомы Аквинского, каким-то чудом все-таки познали непознанное и ведаете о том, что творится на небеси. Вы так уверенно пугаете нас наивысшим судом, словно уже подписали с богом контракт и получили разрешение у него составить против нас обвинительный акт! Так я скажу вам: не прикрывайтесь лжеучением, ибо не бог вам дорог, а жажда власти и богатства. Я могу привести пример «справедливости» вашего суда, который вы, в согласии со своим богом, чините. Вспомните: бывшего папу Иоанна XXIII, который вел процесс над Гусом, тоже провозглашали непогрешимым. И вдруг обвинили его в совершении страшных и омерзительных преступлений. Уже не его преосвященство Иоанн, а Балтазар Коса бежал из Констанца, — его поймали и посадили в ту же самую тюрьму, где мучился Гус. И что решил суд божий: пират и распутник окончил свои дни в сане декана святого коллегиума при нынешнем папе Мартыне V, а проповедник слова божьего сгорел в огне!

— Мы не оправдываем акт расправы над Гусом, — ответил Олесницкий. — В его смерти и в сегодняшнем кровопролитии виновен император Сигизмунд. Мы же — хотим...

— Так почему вы, властелины Польши, — прервал епископа Федор Острожский, — объединяетесь теперь со своим извечным врагом в борьбе против славян? А потому, что католическое ослепление отобрало у вас разум. Вместо того чтобы поддерживать братский союз с православным миром во имя вашего же спасения, вы готовы выступить против него с крестоносцами, уподобившись бешеному псу, который кусает того, кто его кормил.

Олесницкий вскочил, напускное спокойствие оставило его.

— Да как ты смеешь, изменник, обвинять святую католическую церковь в несправедливых деяниях, ты, который глумился над образом святой Марии в Ченстохове!

— Мы не глумились, а сняли с киота, чтобы взять с собой в Галицию. Не удалось нам этого сделать, а жаль, — ведь русинский художник рисовал икону. А украл ее из сокровищницы Львова Казимир, когда завоевал Львов. — Федор на минуту умолк, со злорадством поглядывая на Олесницкого, который трясся в бессильной ярости. — Взгляните теперь вы на икону, которая висит справа на стене: Иисус наступил на череп Адама, грех которого искупил перед людьми. Так и мы наступим на головы ваши, спасая церковь от католического греха. Если же нам это и не удастся, все равно проиграете вы, ибо обречены еси: на другой же день после победы над нами на ваши головы опустится орденский крест и меч, вы сами же погибнете от православного народа, вознамерившись окатоличить его!

У короля дернулась голова, часто задрожала, он повернулся к Олесницкому и пропищал:

— Что это за сборище? Мы судим или нас судят? В тюрьму их, в темницу!

— Руки коротки, вуйко, — спокойно произнес Сигизмунд Корибут. — Ты в сговоре с папой посылал когда-то меня в Чехию, чтобы я привлек гуситов в лоно католической церкви. Я пытался выполнить твою волю, за что меня чуть было не убил справедливый Жижка. Теперь говорю я: Ягайло, я — твой враг!

В это время порывисто открылась парадная дверь, по ковру, разостланному посередине посольского зала, к королевскому столу четким шагом направлялся рыцарь в кармазиновой куртке и в узких полосатых штанах. Звякнул золотыми шпорами.

— Ваша светлость, — отрапортовал королю, — я — гонец от познанского подкомория.

Король всем телом подался вперед, Олесницкий кивнул слугам, чтобы увели гуситов.

— Ваша светлость король, послы Сигизмунда задержаны возле Чухлова — на границе Польши и Пруссии!

— С короной?

— С письмами. Корону несут следом. Подкоморий отпустил их без бумаг и полуголых. А на горе Турья выставил на страже пятитысячное войско. Послы с короной не пройдут.

— Кортеж... Кортеж!.. — крикнул король. — В Вильно!

...За краковскими воротами к Федору Острожскому подошел человек в купеческой одежде и подал ему письмо.

В Остраве Федор попрощался с Прокопием Лысым и его соратниками. Гуситские вожди отправились в Моравию. Острожский с отрядом русинских гуситов — в противоположную сторону. Крадучись, лесом, перелесками и крытым полем, они двигались на северо-восток.

Свидригайло и Юрша пригласили бывшего луцкого старосту в столицу Литвы.

Осташко Каллиграф на протяжении нескольких недель пытался всякими путями проникнуть в замок Гедимина в Вильно, где именитые гости, коротая время на банкетах и охоте, ждали торжественной коронации. К величественной твердыне на высокой горе, которую омывали с севера Нерис, а с востока Вильна, стража не подпускала посторонних на выстрел лука.

Иногда можно было увидеть охотничьи выезды молдавского господаря, который любил общество перекопских мурз; семейные прогулки дочери Витовта Софьи и ее юного сына — великого московского князя Василия Васильевича — в сопровождении старого Бориса Александровича Тверского, приехавшего сюда со своей сестрой красавицей Анной. Ежедневно можно было видеть князя Семена Гольшанского, но к нему никто не мог подступиться — он в обществе тевтонских комтуров выезжал за город, на луга, раскинувшиеся у берегов Вильны, устраивать турниры... Свидригайла или кого-нибудь из русинских князей не было видно, хотя всем было известно, что они находятся в замке Гедимина.