Манускрипт с улицы Русской - [198]

— Именем солнца мира султана Ибрагима повелевает тебе великий визирь Муса-паша...

— Муса-паша? — схватился руками за подлокотники кресла Ислам-Гирей.

— ...повелевает отправить свои войска на Украину или в Московитию и доставить в Стамбул четыре тысячи невольников для четырехсот кораблей, которые необходимы для войны с Венецией. И еще велит направить сорок тысяч войск под его высокое командование. И передаю тебе подарки султана, — гонец положил к ногам кунтуш и саблю.

Ислам поднялся умышленно медленно, надел кунтуш на одну руку, а на саблю даже не взглянул. И сказал удивленному таким отношением гонцу султана:

— Мне ничего не известно ни о войне с Венецией, ни о ее причинах. Две недели тому назад благословил меня на престол богоподобный Ибрагим, а до дворцовых ворот провожал меня не Муса-паша, а великий визирь Аззем-паша. Доложи мне, что случилось в Порте по воле аллаха.

Гонец докладывал покорно, пораженный независимостью и высокомерием хана:

— Аллах видит все и не простит тем, кто не понял своего счастья. Проклятый Замбул, пусть истлеет его лицо, купил с ведома Аззема-паши галеру и поплыл на ней в Мекку с украденным у султана добром. Возле Родоса на галеру напали мальтийцы, захватили ее, а потом остановились на отдых возле берегов острова Кандин[182]. Венецианцы предоставили предателю убежище, а султан, отвага и решительность которого известны всем странам, объявил Венеции войну.

Ислам-Гирей слушал, подперев голову рукой. Нет Аззема-паши. Хорошо это или плохо? Возможно, и хорошо. Ибрагим станет еще глупее и беспомощнее. Война с Венецией. Хорошо или плохо? Тоже, очевидно, хорошо, потому что немало прольется турецкой крови. Что ответить гонцу? Отказаться выполнить первый султанский приказ, когда еще бразды правления некрепко взяты в руки, — рискованно. Выступить против Московитии, которой еще Мухаммед дал шертную грамоту[183], — невыгодно. На Украину? Нет, Украину сейчас трогать нельзя. Теперь казачеством заинтересовались Англия, Франция, Швеция, Голландия. Хмельницкий под Дюнкерком одержал блестящую победу над испанцами, он еще может пригодиться Крыму. А Ляхистан не платит дани, можно воспользоваться случаем и самим взять ее, хотя султан и не говорит об этом. А выступить придется — Крым еще не оправился от голода.

— Передай султану, — сказал хан после длительного раздумья, — что покорный слуга Ислам-Гирей заверяет его в своей преданности и является рабом и пылью в сравнении с ним. Но крымские люди в Стамбул не пойдут — у нас голод, чем они там поживятся? Они пойдут в гяурские земли за ясырем для султана.

…Лишь зимой возвращались войска Ислам-Гирея по Покутской дороге, ведя десять тысяч пленных украинцев и поляков. А из Стамбула в Варшаву направлялись послы с наказом заверить короля Владислава, что нападение на Польшу Ислам-Гирей совершил по приказу Аззема-паши, за что великий визирь был казнен.

Дорога была далекой и тяжелой, холод косил пленников, мурзы и сеймены возмущались тем, что после султанского дележа им ничего не осталось.

За Перекопом отобрали две тысячи самых сильных мужчин для султана, остальных стали делить между собой. Хан послал Сефера Гази и Крым-Гирея следить за распределением ясыря.

Вскоре до ханского шатра донесся непонятный шум, звон оружия и стрельба. В заснеженной степи стали друг против друга два враждебных лагеря: мурзы во главе с Крым-Гиреем и сеймены — с Сефером-агой. Загремели литавры, воины мурз в островерхих черных шапках понеслись на сейменов, закованных в кольчуги и шлемы. Столкнулись алебарды и бердыши извечных соперников в борьбе за добычу. Захлопали пищали и кремневые пистоли, засвистели стрелы, зазвенели ятаганы и сабли.

Хан пришпорил коня, прискакал на поле битвы, но остановить ее уже был не в силах. Мурзы окружили сейменов и секли их саблями.

— Прекратить! — исступленно кричал хан и, подвергая себя смертельной опасности, скакал по полю.

Бой начал утихать, мурзы повернули коней и со всех сторон окружили хана.

К Ислам-Гирею подъехал на коне ширинский мурза, сын властного Алтан-бея, который не забыл пренебрежительного отношения к нему хана во время коронации.

— Хан, — сказал он, выдыхая клубы пара в лицо Ислам-Гирею, — ты наш властелин, а мы твои слуги. Но нет властелина без слуг, подданные же всегда найдут себе господина. Мы согласны подчиниться тебе, но не самозванцу, в жилах которого нет и капли благородной крови. Вели арестовать Сефера Гази, который, словно трусливый хорек, убежал с поля боя. Мы найдем его. Вот тебе готовый ярлык на его арест, приложи печать. Беи не могут допустить, чтобы главным агой татарского войска был ничтожный раб, который возвеличился на грабительских сейменских поборах.

Ислам-Гирей ужаснулся: осудить на казнь верного учителя! Он поднял было руку, но она тут же опустилась — в этот момент не было у него ханской власти, и возвратить ее он мог только ценой жизни Сефера. Лица мурз были суровы и решительны, их взгляд говорил: «Мы посадили тебя на трон, мы тебя и свергнем с него». И тогда хан вспомнил совет учителя: у предводителя должно быть два лица — рыцаря и коварного змея. «Так вот на ком приходится мне впервые осуществлять твое учение, мой добрый учитель!»