Манускрипт с улицы Русской - [194]

Аззем-паша приложил руку к груди, прощаясь с Омаром, и вышел из дворца.

Небо дрожало осенней синевой над притихшим Биюк-сараем. Три стены, одна выше другой, огораживавшие султанский дворец, казалось, подпирали вокруг горизонт, и визирь подумал, что до сих пор его мир был ограничен колодцем, из которого виден небольшой клочок неба. Меддах Омар словно вывел его на высокий минарет, и Аззем-паша увидел, как мало света в разукрашенном султанском дворце, в Стамбуле и что империя — это еще не весь мир.

В белой накидке, в островерхой смушковой шапке, величественный и неприступный, Аззем-паша подошел к двери султанского дворца, и перед ним расступилась стража.

— Какое у тебя дело ко мне, султан? — резко спросил Аззем-паша и посмотрел на Нур Али, стоявшего в позе барса, готового к прыжку. — Не мог бы ли я остаться с тобой наедине, как это подобает великому визирю на аудиенции у султана?

Глаза Ибрагима налились кровью, он подскочил к Аззему-паше, вцепился ему в бороду и завизжал:

— Где Замбул? Где Замбул?

Аззем-паша резким движением отстранил костлявые руки султана.

— Замбул? Не могу знать, где он. Я ведаю армией и взаимоотношениями с государствами, а не гаремом.

— Где Замбул? — размахивал кулаками Ибрагим и в истерике топал ногами. — Он убежал этой ночью на военной галере, а ты ничего не знаешь? Сейчас же отыщи Замбула или ответишь головой! — вопил султан, брызжа пеной.

Визирь злорадно улыбнулся.

— Властелин, — сказал он, — который опьянел от своеволия, становится трезвым, когда власть ускользает из его рук. Замбул был твоим первым советником, я не был властен над ним.

— Разреши, султан, мне молвить слово, — обратился к Ибрагиму Нур Али. — Замбул купил галеру у адмирала. Я арестовал адмирала, и ты будешь иметь возможность наказать его, как тебе будет угодно. Но не может быть, чтобы такие дела творились без ведома командующего войсками.

Ибрагим оторопел от такого сообщения янычар-аги. Он бы снова закричал, но от страха лишился голоса и вместо крика прошептал:

— Измена... Измена! Печать, печать отдай! — протянул он руку к великому визирю.

Аззем-паша вздрогнул. Каждый раз, приходя на аудиенцию к султану, он ждал этого приказа, означавшего смерть. И все-таки принимать приговор от безумца казалось ему страшным кощунством.

Он вынул из кармана печать и, медленно ступая, поднес ее султану.

— Тебя, Ибрагим, как это полагается, называют солнцем. Да, ты заходящее солнце Османской империи, которое бросает на землю длинные тени, свидетельствующие о приближении ночи... Я с радостью умру и перед кончиной оплакиваю тех, кому придется жить под властью такого властелина, как ты. Ведь они будут свидетелями безумных деяний юродивого султана и упадка империи.

Ибрагим испуганно попятился в глубь комнаты: на него надвигалась могучая фигура великана, который вот-вот растопчет его. Султан в этот миг забыл о том, что у входа стоит вооруженная стража, а рядом — всесильный янычар-ага, войско которого держит его на султанском троне.

Печать приближалась к глазам, становилась огромной, как медь подноса, как колесо жернова, и закрыла наконец весь мир: еще миг — и она накроет его, раздавит, и от Ибрагима останется только большой отпечаток на мраморном полу — память для будущих султанов.

— Взять его! — скомандовал Нур Али.

В тронный зал вбежала стража. Она набросила на голову великого визиря черное полотенце и поволокла его за дверь...

В эту минуту неожиданно для Ибрагима и Нур Али в тронный зал вошла валиде Кёзем. Ее высокая фигура словно вынырнула из пропасти, в которой бесследно исчез великий визирь. Валиде резким движением отбросила с лица черную шаль и засияла материнской добротой.

Нур Али насторожился. Зачем пришла сюда Кёзем? Сегодня утром, когда он, янычар-ага, и анатолийский бейлербей Муса-паша решали судьбу великого визиря в ее светлице, валиде не проронила ни слова о том, что она придет на половину султана. Что задумала эта твердая, точно скала, женщина с глазами кобры?

Валиде подошла к Ибрагиму, который еще не пришел в себя после смертельного испуга, и положила руку ему на плечо:

— Твои, о сын мой, помыслы свершились, они воистину удивляют твоих подданных и близких по крови. Ты мужественно расправляешься с врагами и щедрой рукой привлекаешь к себе преданных тебе людей. — Ее губы сжались в узкую полоску, она посмотрела на представительного и властного янычар-агу, готового принять из рук Ибрагима государственную печать, которая пока что лежала на полу, и произнесла: — Анатолийский бейлербей Муса-паша здесь. Он склоняется к твоим ногам и прославляет аллаха за высокое доверие султана, который повелевает ему взять печать в свои руки.

Лицо Нур Али осунулось, потемнело. Бейлербей Муса, а не он? Но ведь утром... Он повернулся к султану и закричал:

— Великий падишах, она...

Но не закончил. В тронный зал вошел Муса-паша, а следом за ним вооруженная свита. У Ибрагима задергалась нижняя челюсть, он сам наклонился за печатью и дрожащей рукой подал ее анатолийскому бейлербею. И тут перенапряженные нервы его сдали, он задрожал от приступа безумной ярости, закричал и, вытащив из ножен кинжал, замахнулся им на янычар-агу.