— Можно и дешевле…
Увязли колеса в топкой водомоине и стали…
Возились, возились мы с киргизом, с полчаса стояли на месте; справились-таки, тронулись дальше… Пристяжная правая давно отпустила постромки… бей не бей — не везет!.. Едем на паре… А станция, я знаю, большая, верст под сорок, да и то бог весть какой саженкой меренных…
Стало меня брать раздумье… Вижу, что не доедем и к утру, а придется заночевать здесь, на дороге… Это не беда, дело привычное! А в том беда, что место недоброе… Спутница моя не знает, да я-то хорошо знаю… И вот начинает одолевать меня легкое смущение — не за себя, конечно…
Дело в том, что в этих местах плодятся тигры — и порядочно их, а зверь этот только по ночам выходит на добычу и всегда держится поблизости дороги… Шансов больше на хорошую наживу.
И ночь-то какая, как на беду, темная!.. Невылазные чащи вплотную подступают к дороге, и слышится в них какой-то подозрительный шелест… Может, и так, самый невинный, а только фантазия на мрачный лад разыгрывается…
— Что это, словно дети плачут? — спросила меня Марья Алексеевна.
— А чакалки… на том берегу… Они всегда к ночи музыку затевают! — отвечаю я.
Сам думаю: «Ну, это к добру!.. Ежели чакалки вой подняли — «сам», значит, далеко… а то бы не посмели…».
— Страшный зверь это? Может он, ежели?.. — начала было расспрашивать моя попутчица да замолчала, покосилась на спящих детей и прикрыла их еще чем-то, чуть ли не пальто свое сняла, оставшись в одной кацавейке ватной.
— Нет, — говорю, — это пустяки, мелочь, не страшней простой собаки… На воровство только больно повадливы…
Киргиз, что под козлами спал, встряхнулся и чуть было под колеса не свалился… Это тройка чего-то прыти набралась, рысцой разом тронулась, и застучали колеса тарантаса по замерзшей колоти… Дорога ли пошла поровнее, продрогли ли кони?.. Присматриваюсь: уши настороже, пристяжные пофыркивают, должно быть что-нибудь недоброе чуют… чиркнул спичкою, закуривая папиросу, вынул часы, соображаю… Половины дороги еще далеко не проехали…
Маленький самый ребенок запищал. Мать прилегла к нему и полог тарантаса задернула…
И чего это, право, мы на ночь глядя в дорогу выехали?
Опять пошли кони шагом… Много ли пробежали, да и то легонько, а пар от них столбом валит… Опять увязли в топь передние колеса, опять стали. Опять возня да крики: «Ого-го-го!.. Ну, дружней…». Ни с места. Полчаса отдыхали, снова принялись за понукания… Сам я слез, плечом передок просто на себя поднимаю — не берут каторжные! Даже и не трогаются… Коренная совсем задом пятится, и хомут у ней под горло ссунулся…
Ну, значит, здесь и ночевать!..
…Через полчаса уже из-под зонта тарантасного слышался носовой посвист моей спутницы и крап киргиза под козлами… Самому мне сильно дремалось, озноб лихорадочный пробирать начал… Так бы и заснул, да неудобно — сторожить надо… Мало ли что может случиться?
Трудно бороться со сном усталому до невозможности, продрогшему человеку. Опасность под давлением потребности сна утрачивает свое значение. Является сейчас что-то в роде фатализма… эх, мол, что суждено, то суждено, а я все-таки высплюсь!.. Был бы один — заснул непременно, а то тут… Вот эти… спят мирно и беззаботно, на слово мое, значит, положились… доверие оказали… Пет, спать нельзя!..
И не то спишь, не то бодрствуешь… И видишь будто, и слышишь все кругом до малейшего звука, а грезы перед глазами носятся!..
На горизонте красное зарево показалось, словно близко где-то костер разложили… это месяц поднимался, и скоро большой рог его показался над чащею камышей… Слава богу! — поднимется повыше, много светлее станет…
Кони что-то беспокоятся… все похрапывают, пристяжные к оглоблям жмутся… а мой верховой сзади беспокойно топчется… Слез, обошел кругом, оглядел… поуспокоились немного, а там опять заметались… Шакалье вытье усилилось, а тут разом смолкло… Чувствую, что кто-то меня тихонько за рукав тронул.
— Это что? — чуть слышно, шепотом спросила меня Марья Алексеевна, а сама высунулась из-под зонта л глазами на одно место указывает.
А я уже вижу — что… Даже на сердце похолодело.
Прямо против нас, с левой стороны дороги, меж черных стеблей камыша торчит большая круглая голова, топорщатся характерные кошачьи уши и янтарно-зеленоватые глаза в темноте искрятся…
Смотрю я пристально в ту сторону, а самого назад оглянуться тянет какая-то сила… мельком покосился, а сразу и с правой стороны дороги такую же голову заметил, только ниже немного, словно на передние вытянутые лапы припавшую…
Верховой конь шарахнулся разом, оборвал повод… только и видел я одно мгновение его серый круп с моим чемоданчиком: и странная вещь! Оба тигра не шелохнулись… глазом не моргнули. На удравшего коня не обратили ни малейшего внимания…
— Господи, помилуй нас грешных! Отец милосердный, — залепетала Марья Алексеевна.
— Дети бы не проснулись, не запищали бы… — шепнул я ей… Револьвер тихонько из кобуры вытянул, около положил — и, нажавши собачку, осторожно взвел курок винтовки…
«Два — и с разных сторон… Вот беда в чем!.. Хорошо, если на тройку прежде наскочат… время дадут, а как?..» Покосился на лошадей… не узнать просто, что такие за животные!
