Маннергейм и блокада. Запретная правда о финском маршале - [55]

»,  – писал Маннергейм в своих мемуарах. При чтении этого отрывка вспоминается знакомая с детства история про ловушку для обезьян. Засунув лапу в дупло, чтобы схватить банан, обезьяна была уже не в состоянии вытащить ее оттуда. То есть, конечно, она могла освободиться, но для этого надо было отпустить банан. На такую жертву обезьяна была неспособна и поэтому грустно сидела с засунутой в дупло лапой, пока не приходил охотник. Точно так же и финны крепко держались за Восточную Карелию, с грустью ожидали прихода советского «охотника», но отпустить добычу было выше их сил.

9 июня советские войска на Карельском перешейке перешли в наступление. Это была уже далеко не та армия, которая не смогла с ходу прорвать линию Маннергейма осенью тридцать девятого. Финская оборона рухнула в считаные дни. 20 июня начался штурм Выборга. На следующий день наступление советских войск началось и в Карелии.

Маннергейм в этой ситуации выступал против всяких переговоров с противником. Надо сначала остановить русское наступление, запросив помощь у Германии, считал он. В тех условиях подобные размышления были чистой воды химерой. Германская помощь явно была бы недостаточной для того, чтобы остановить русских, но окончательно превратила бы Финляндию в подконтрольную Гитлеру территорию. Правда, спустя несколько дней маршал переменил свое решение и через Стокгольм запросил у Москвы условия перемирия. Советский ответ был прост: капитуляция. На это Маннергейм готов не был.

28 июня советские войска освободили Петрозаводск. В июле тяжелые бои развернулись на севере Карельского перешейка и в районе Питкяранты. Не менее тяжелые политические бои развернулись в Хельсинки. Перевес сторонников мира становился все более ощутимым. Президент Рюти, который от имени Финляндии заключал соглашения с Третьим рейхом, ушел в отставку. 4 августа финский парламент избрал Маннергейма президентом. Нет никаких свидетельств того, что Сталин как-то повлиял на этот выбор. Скорее речь шла о том, что человек, который пользовался в Финляндии огромным авторитетом и являлся уже несколько лет фактическим руководителем страны, взял ответственность за происходящее в свои руки. Целью был разрыв с Германией и заключение мира. Поступок, без сомнения, достойный, но к маршалу Сталину никакого отношения не имевший.

Немцы честно пытались помочь своему не слишком надежному союзнику. Как вспоминал Маннергейм в своих мемуарах, в середине лета германское командование попросило «вернуть им 122-ю пехотную дивизию и бригаду самоходной артиллерии, что указывало на их огромную потребность иметь все резервы сил в своем распоряжении. Эти обе воинские части хорошо выполняли свои задачи, в особенности бригада самоходной артиллерии, отважно участвовавшая в боях, помогая ликвидировать критические моменты в обстановке на линии Выборг – Купарсаари – Тайпале. Они отправились домой в конце июля – начале августа».

17 августа в Финляндию прилетел Кейтель – поздравить Маннергейма с избранием и заодно прощупать лояльность маршала. Новый президент встретил его холодно, прозрачно намекнув, что финны не связаны более никакими соглашениями. Параллельно он вновь отправил запрос об условиях перемирия в Москву через Стокгольм. Ответ в этот раз был еще более жестким: финны должны не только прекратить сопротивление, но и самостоятельно выставить немцев со своей территории, причем в кратчайшие, совершенно нереальные сроки. Фактически требованием Сталина было вступление Финляндии в войну против Германии. И это было условием даже не перемирия, а просто начала переговоров!

Финны могли утешать себя тем, что советская сторона не требовала безоговорочной капитуляции (об этом писал впоследствии и Маннергейм). В реальности подобные утверждения – не более чем попытка выдать нужду за добродетель. Даже в условиях безоговорочной капитуляции требования, которые пришлось бы реально выполнить финнам, вряд ли оказались бы более жесткими.

Но выхода не было. 2 сентября финский парламент одобрил начало переговоров. Отношения с Германией были разорваны, немецкому послу вручено требование убрать все части вермахта с финской территории в двухнедельный срок. Учитывая достаточно масштабную немецкую помощь летом 1944 года, которая во многом и помогла финской армии избежать полного разгрома, это было черной неблагодарностью по отношению к союзнику. Но обвинять маршала в предательстве, наверное, не стоит. Маннергейм всего лишь поставил государственную мудрость выше союзнической верности. Жаль, что эта мудрость заговорила о себе только тогда, когда советские танки вошли в Выборг, а не двумя годами раньше.

7 сентября Маннергейм отдал приказ о прекращении огня и отводе войск на линию границы 1940 года. В Берлин он отправил составленное в сентиментальном ключе послание, в котором просил Гитлера «понять и простить» его. «Память о немецких братьях по оружию в нашей стране будет жить. Ведь в Финляндии немцы были не представителями чужеземного ига, а помощниками и братьями по оружию»,  – писал Маннергейм. Германскую сторону все это не сильно впечатлило. Рендулич, командовавший немецкой группировкой на севере Финляндии, прозрачно намекнул на то, что немцы вовсе не собираются беспрекословно убираться восвояси. Маннергейм и рад был бы что-нибудь сделать, но никаких реальных возможностей избежать столкновения с вчерашним союзником у него не было. «