Мания страсти - [65]
И еще: пожалуйста, не донимайте окружающих своими идеями, своими программами, своей общественной активностью. Они просто хотят жить, эти самые окружающие, жить столько, сколько им отпущено жить, и воспроизводить жизнь, чтобы чувствовать, как они живут, или оживают, или выживают, они хотят жить как можно дольше и даже пережить кого-то. Оставьте им их делишки, их радости, их заботы. Они устали, скованны, по-глупому алчны, но они еще и добры, они бедны. Преступники? Конечно, но самый большой преступник это напыщенный ребенок. Господин и госпожа Лежан, их дети и внуки ввязались в авантюру опасную, смешную, жестокую, но и у нее есть свои прелести. Они докучают друг другу, толкаются, не замечают друг друга, лгут, крадут, разглагольствуют? Да, но во время школьных переменок все же можно расслышать пение птиц. Вверху пролетают самолеты, окутанные белым дымом, изображения разбиваются об экраны, повсюду болтовня, и все же в пригородах еще остались странноватые и спокойные уголки. Ад повсюду, чистилище и рай тоже. Кто-то умирает здесь, кто-то радуется там. Как только возникает вопрос, тут же оказывается готов ответ. Направо тупик, зато налево бульвар. В обществе неврозы, на клумбах розы. Кошмары мучат, но мечты лечат. От работы тупеешь, от отдыха молодеешь, или все наоборот. Катастрофа, праздник. Кладбище, гульбище.
Сажусь на скамейку, солнце прямо в глаза. Снова думаю о Франсуа, о смутных временах. Что же произошло? Разные истории, прилив. Плавание, выплыть бы. И конца этому нет. Проблемы с руками, ногами, дыханием. Этот голубь с круглым глазом живет в своем мире. Платаны раскинулись в своем. Белокурая женщина, прижав телефонную трубку к уху, лавирует между двух машин. Ненависть, чтобы искривить, любовь, чтобы спасти.
Все это просто великолепно, этот приступ гуманизма делает мне честь (впрочем, для ненависти к роду человеческому нет никакой причины, за исключением комплекса падшего ангела), но необходимо, тем не менее, наплевать на надзор семейства Лежанов. А собственно, вот и он сам, собственной персоной, Поль, не закончил еще сбор информации. Я почти ощущаю его физически, на этот раз он какой-то заискивающий, навязчивый, подозрительный… Это и в самом деле чувствуется, такая бесформенная, не поддающаяся описанию, детская ненависть… Но чего же все-таки он так боится? Оказался на плохом счету в Центральном Бюро? Не добыл необходимое количество мозгов? Дирекция Человеческих Ресурсов слишком к нему придирается? Нет, меня здесь нет, это чуть позже меня пытается отловить Сюзанна Лежан. Она хочет основать литературную премию, говорит она, специальную награду Леймарше-Финансье. Для самого свободного, говорит она, самого скандального романиста дня… Или романистки… Ничто ей не кажется достаточно дерзким, достаточно изломанным, революционным… Это по молодости. Я ведь тоже так думаю, не правда ли? Ну как же, как же.
Она не так уж и плоха, эта Сюзанна Пипл, сорок лет, девица, но в хорошей форме. Уже слегка подправленная с помощью косметической хирургии, коллаген на губах, гимнастика, массаж, личный банковский счет, путешествие, стабильность, быстрая речь. Она не слишком удивилась результатам последнего опроса общественного мнения, показавшего, что молодежь от пятнадцати до двадцати четырех лет очень даже высоко ставит семью, дружбу, работу, любовь, школу. Но тогда зачем давать им читать романы, наполненные депрессией и насилием? Вот именно затем. Это только усилит их конформизм.
На самом деле, мое досье… Она смущается… То, о чем она будет избегать говорить, станет, как обычно, тем, что является для нее самым важным… Дора? Конечно. Дора строптива. Никаких откровенных признаний, никаких взаимных исповедей, сдержанность… Почему так упорствует она в этой роли? Ведь это же именно роль, не правда ли?
«Литературная премия»? Ну же, обычный социоманиакальный контроль… Делаю вид, что мне страшно интересно… Беседа буксует… Сюзанна проглатывает свой чай… Я делами не занимаюсь… Еще одна ложная информация… Каталожный зал — пустое место, это просто-напросто ошибка той дурочки, которая, впрочем, пристает к Полю… И потом, «литература» это ведь политика?
— В общем, мне как-то сказали…
— Это вам Павлов сказал?
— То есть как это, Павлов?
— Он сказал вам, что я прокитайски настроен?
— Да… Но все это так странно…
— Я сам странный.
— Не надо только делать вид, что вы сложнее, чем на самом деле.
— Вы правы.
— Безумие молодости?
— Это точно.
— Вы видели «Жанну д’Арк»?
— Что?
— Ну, фильм?
— Нет. Я не хожу в кино.
— Никогда?
— Никогда.
— Но тогда что же вы делаете?
На этот раз все кончено. Сюзанна достает пудреницу, смотрится в зеркальце. В сумке начинает звонить ее мобильник. Ей пора уходить. Меня она уже забыла. Она оставляет на столе свою газету. Я вижу рекламу нового диска какого-то рок-певца с дурным голосом, в глаза бросается заголовок крупными буквами: «Я не люблю счастливых людей».
Ладно, сажусь в самолет на Вашингтон, где Дора ждет меня в маленьком домике среди деревьев. Какая-то подруга-адвокат уступила ей его на месяц. Погода прекрасная, деревья гигантские, особенно тюльпанные деревья Вирджинии, пылают желтым, зеленым, красным. Сам дом белый, нам дорогу перебегает белка. Будем бродить по берегу Потомака, вдоль ярко-синей воды. Ужинать в городе. Шеф кубинец, говорим по-испански.
