Мания - [9]
К тому отчаянному поступку меня подтолкнули не слова Инквизитора или Фактора, не спокойствие мавра, не все усиливающаяся враждебность жителей деревни, а быстрота, с которой от него отвернулись другие дети. Не я один был очарован мавром; большой толпой мы следовали за ним по горам, открыто не повинуясь нашим родителям, однако после появления Инквизитора мои сверстники забыли детские удовольствия ходьбы, разговоров, рассказов, шуток и ловли луны в ручье и вскоре выкрикивали оскорбления мавру, направлявшемуся по своим делам. А он вел себя так, будто ничего не изменилось, но я понимал, что если его бросили бывшие спутники, то изменилось все.
Конечно же в душе мавр не был так невозмутим, как хотел казаться. Когда я прокрался в его крохотную хижину, где едва хватало место для лежанки и очага, и легко тронул его за плечо, он вскочил, едва подавив испуганный вскрик. Затем в прямоугольнике лунного света, проникавшего сквозь низкий дверной проем, он узнал незваного гостя и притворился спокойным, думаю, ради меня, поскольку его дыхание оставалось частым и прерывистым от столь внезапного пробуждения. Когда я выложил ему свой план, его дыхание стало более ровным, вероятно, из-за мелькнувшей безумной надежды, но затем он улыбнулся и сказал:
— Значит, мы отправляемся на последнюю прогулку?
Я употребил слово «но», поскольку задним умом понимаю, что все его надежды угасли так же быстро, как появились, и он просто потакал мне.
В прогулке при луне есть особенное удовольствие, и я думаю, что, когда мы украдкой, шип-шип, покидали деревню, не было человека счастливее меня. Я спасал своего друга, и мы были одни на горе, окутанные магией пронизанной светом ночи. Каждый шаг в лунном свете сам по себе кажется путешествием, а посеребренный пейзаж превращает любой маленький выступ, любое дерево в отдельное событие. Лишенный резких углов и мельчайших деталей, очерченных дневным светом, ночной пейзаж дышит в ритме вашей ходьбы, как будто договорился с ней о создании личной совершенной гармонии, где нет барьеров между вами и миром, лишь тайный сговор красоты и согласия. Именно ночная ходьба более всего примиряет меня с самим собой, моим миром и заключенными между ними соглашениями.
Я удивился тому, что мавр направился в горы, ибо намеревался спуститься с ним в долину и попытать счастья в мире, совершенно не похожем на наш. Я никогда прежде не бывал на равнине, не понимал ее и даже не подозревал, что в будущем сочту ее столь враждебной по сравнению с горами. Нынче я отношусь к равнинам как к подходящему месту жительства для людей, жаждущих подчинения, — плоскому дому для плоских душ, где различия сглажены конгрегацией[18] и любого, кто осмеливается думать самостоятельно, заставляют подчиниться силой. Однако в ту ночь, намереваясь спасти мавра, я представлял равнину чем-то вроде моря, по которому мы сможем уплыть от опасности. Только мавр настоял, чтобы мы карабкались к горным вершинам.
Пока мы шли между оградами huertas, небольших земельных участков и террас, мавр указывал на красные кресты, намалеванные на отдельных камнях во славу победы христианства и для защиты от преступлений, в коих он обвинялся. И каждый раз, указывая на крест, мавр тихонько хихикал. Его смех не был издевательским, скорее похожим на витиеватые буквы манускрипта, выделяющие текст и усиливающие его воздействие. Гора и все, что ей принадлежало, были его текстом, свитком, который он читал и по которому учился. А та прогулка в лунном свете была задумана, как некая экзегеза[19] исключительно для меня.
Мы шли почти тем же путем, что и я, когда искал его несколькими днями ранее. Мы миновали Обрыв Пастуха, страшное место, которое могло бы вдохновить на историю и рассказчиков далеко не таких одаренных, как мавр. Склон, не очень крутой и легкодоступный, здесь становится отвесным, а тропа вьется под нависшими скалами вдоль самого края пропасти. Мы привыкли бродить там. Ширины тропы хватало, чтобы разминулись два навьюченных мула, но тем не менее в этом месте было некое зловещее очарование, и мы, дети, иногда сбрасывали с обрыва камни и прислушивались, когда они достигнут дна пропасти. Попадались места, где, бросив камень, вы могли вообще ничего не услышать — и не потому, что долина находилась так далеко внизу, а потому, что на дне было множество глубоких ям, подобно тем, какими пользуются собиратели льда на umbria. Если правильно рассчитать, камень падал все глубже и глубже, к самому сердцу земли. Именно мысль об этом, как казалось, бесконечном падении привлекала и устрашала меня одновременно. Мне хотелось бы думать, что моя зачарованность коренилась в некоем интуитивном сравнении падения камня и нашего собственного падения, стремительного падения с высот благодати в земной мир; как будто чем глубже падение, тем человечнее наша натура. Однако вряд ли в детстве я знал историю Адама и Евы, не говоря уж о том, чтобы применить ее к своим обстоятельствам.
Бок о бок мы поднялись к верховью Acequia Nueva, где мавр ходил по воде, и перед нами открылись величественные горные пики, отделяющие нас от Севера. По длинной горной арке мы добрались до вершины Лестницы Великана, откуда видна вся Южная Долина, отделяющая нас от побережья и от Африки, возможно различимой в ясный день, где, как я надеялся, мавр будет в безопасности. В последующие годы любые упоминания в классических текстах о загробном мире блаженства или чем-то подобном вызывали перед моим мысленным взором именно такой вид, хотя, по правде говоря, мавр привел меня туда не для приобщения к понятию рая. В лучшем случае он хотел научить меня искусству компромисса, показать рай, который мы создаем на земле.
Санта-Маргарита-и-Лос-Монхес — чудесный маленький остров в тропиках. Не ищите это место на карте. Вам его не найти. Обо всех происшествиях, которые случились там, расскажет Эррера, мелкий клерк с уникальным талантом: он всегда оказывается свидетелем и участником самых невероятных приключений. Собаки, которых он выгуливал, случайно нападают на президентский кортеж, на похоронах у его дяди-покойника случается эрекция, неугомонное привидение на его глазах превращается в лужу... И в тот момент, когда благословенный остров был на грани гражданской войны, а местный колдун остановил ее ритуальным массовым совокуплением, Эррера тоже оказался в эпицентре событий.
Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.