Мания - [7]

Торопясь убежать от Инквизитора, я не сразу заметил Фактора, сидевшего на краю фруктового сада и жующего яблоко. На его коленях свернулся барашек-талисман, а его хромой мул щипал траву выше по склону. Когда я увидел Фактора, то сворачивать было уже слишком поздно. Он окликнул меня вполне вежливо; он даже предложил мне откусить от его яблока, однако я знал, что доверять ему нельзя, и в данном случае не собирался пренебрегать родительскими предостережениями. Именно из-за этого человека мы постоянно питались зимой одними каштанами. Я не хотел иметь с ним ничего общего.

— Куда это ты направляешься? — спросил Фактор, спокойно принимая мой отказ и оглядывая нетронутый бок яблока так, будто выискивал слабое место для атаки.

— Никуда, — сказал я, и в некотором смысле не солгал, поскольку никакой определенной цели у меня не было. Я надеялся встретить мавра. Я думал поискать его на Acequia Nueva или у Двух Сестер, но я вполне мог отвлечься, если бы мне взбрело в голову искупаться в одном из горных ручьев. Я никуда не направлялся. Самые лучшие прогулки не нуждаются в цели. Если бредешь бесцельно, куда глаза глядят, ты уязвим, открыт судьбе, как удаче, так и неудаче, а потому живешь настоящей жизнью. Если ты определяешь себе цель, по меньшей мере такую, от которой не желаешь отклоняться, ты ограничиваешь возможности. Не забывайте об этом вы, те, кто так сосредоточен на спасении души.

— Ручаюсь, ты спешишь к чужаку, которого вы, дети, так любите, — сказал Фактор, откусывая от яблока облюбованный ранее здоровенный кусок. Он некоторое время довольно жевал, но, не дождавшись моего ответа, промолвил: — Ну, иди пока. Недолго он тут пробудет.

В тот момент, несмотря на недавний допрос, я еще не сознавал связь между визитом Инквизитора и мавром, а потому последние слова поставили меня в тупик. Никто никуда не уходил из aldea, тем более мавр. Фактор объезжал окрестности; очень редко у моего отца появлялись излишки, и он спускался в долину; мы все бродили по горам по необходимости или желанию; однако никто никуда не уходил навсегда. Правда, я понял, что происходящее, возможно, каким-то образом касается меня. Как часто говорил мавр, змея на тропинке полезна; она напоминает нам о поджидающих вокруг опасностях.

Когда я спросил Фактора, что означает его замечание, он впервые пристально на меня посмотрел. В его взгляде была ужасающая горячность.

— Он колдун. И будет за это сожжен.

— Нет, он не колдун!

— Колдун, — сказал Фактор и, отбросив огрызок, снова принялся ласкать своего барашка. В человеке, абсолютно лишенном чувствительности, эта нежность к барашку казалась особенно извращенной. Странствуя по горам и равнинам, где времена года спешат или задерживаются в зависимости от высоты, Фактор неизбежно попадал на время ягнения и непременно забирал одного ягненка себе. Затем значительную часть года Фактор путешествовал с барашком, заботился о нем с преувеличенной нежностью, как снисходительный отец о ребенке. Он не отпускал его от себя; кормил из тыквенной бутыли с кожаной соской, сделанной специально для этой цели; гладил и шептал нежности до тех пор, пока ягненок совершенно не переставал его бояться. Затем, когда ягненок взрослел и головка, прежде нежная и милая, становилась костистой и безобразной, Фактор убивал его, перерезал глотку собственными руками. Съев барашка, он направлялся в горы к другой хижине для окота, выбирал другого барашка, которого, в свой черед, любил до самой смерти.

Держа барашка перед своим лицом и глядя в его нежные глаза, Фактор повторил:

— Колдун. Он колдун. Он убивал детей. Он пожирает детей. Как евреи. Вот почему здесь Инквизитор. Чтобы с ним разобраться. — Прижав головку барашка к своему горлу под подбородком, он взглянул на меня: — Почему ты так встревожился? Подойди-ка, мальчик. Это тебя совершенно не касается. Ты же добрый христианин, не так ли?

В тот момент я не задался вопросом, почему Фактор, называя мавра детоубийцей, так спокойно говорит, что мне не о чем тревожиться. Его слова слишком сильно меня огорчили. То, что людей казнят гарротой[12] или сжигают на кострах, не было для меня новостью. Я слышал рассказы об этом. Однако подобные события были слишком далекими, значили для меня так же мало, как воспоминания родителей об их прежнем доме, словно относились к какому-то другому миру.

Я не ответил Фактору, даже не сбился с шага, когда он крикнул мне вслед; я побежал вверх по склону, полный решимости найти мавра и предупредить его о страшной угрозе. У меня появилась цель. Бесцельная ходьба осталась в прошлом.

♦

Оглядываясь назад, я вижу мавра и гору неразделимыми, как пылинки в луче солнечного света. В отсутствие солнца пыль невидима, а без пыли невозможно различить в воздухе солнечные лучи. Так было с мавром и горой. Я не могу видеть одно без другого.

С тех пор я побывал на многих горах, и на более высоких, чем гора моего детства, но ни одна из них не кажется столь реальной моему мысленному взору. Любому желающему получить доказательства в телеологическом[13] споре не надо идти дальше aldea. Так стояла она и, возможно, до сих пор стоит, ибо жизнь там меняется мало и течет медленно. Там нет ничего, кроме горстки жалких лачуг, но, как фальшивый драгоценный камень меж грудей шлюхи (я делаю все, чтобы облегчить вашу работу, милорды), деревня черпает блеск в своем окружении. Прямо за поселением отлого поднимается горный склон, покрытый кустарником и изрезанный низкими каменными стенами, защищающими деревенские