Мания - [16]

Чем дальше я забирался в пещеру, тем сильнее становился запах, и я начал сожалеть, что не повернул назад. Однако я отчаянно хотел найти противоположную стену, будто каким-то образом мои поиски вина, на которое мне, честно говоря, уже было наплевать, оказались бы несовершенными, если бы я не коснулся противоположной стены пещеры. К тому же у меня осталось бы мучительное ощущение, будто я не сделал все от меня зависящее.

И тут моя нога, осторожно выискивающая препятствие, встретилась не с твердым каменным полом пещеры, а с чем-то круглым и подвижным, что покатилось, чуть не опрокинув меня, и отскочило с грохотом. Оправившись от шока, я понял, что споткнулся о кучу дров. Несомненно, Фактор хранил запас в глубине пещеры, чтобы всегда иметь сухие дрова. Я мог бы наклониться и коснуться препятствия, чтобы подтвердить свои впечатления, но я этого не сделал в тот момент… ну…

Позвольте подчеркнуть, мне никогда не узнать, является ли правдой то, что я собираюсь вам рассказать. По причинам, кои скоро прояснятся, я надеюсь и молю Бога, что не узнаю, ибо скрытый смысл слишком страшен. Бывает, время лечит, милорды, но всегда ценой разрушения.

Пока я размышлял, не наклониться ли — наклоняться мне не хотелось, но тем не менее хотелось узнать, на что я наткнулся (жажда знания всегда была моей слабостью, милорды), — я услышал или подумал, что услышал, стон в самой глубине пещеры. Я и теперь не могу поклясться, что слышал тот звук, что не порыв ветра прошелестел под сводом, не проскрежетал смещенный мною камень, но в тот момент я верил, что услышал стон. Этой веры было достаточно, чтобы превратить подавляемый страх в настоящую панику.

Обезумев от страха, я развернулся и кинулся со всех ног, отчаянно надеясь сбежать от того, что шевелилось в укромных уголках пещеры. Я споткнулся о разбросанные камни, споткнулся о табурет, сломя голову понесся к световому кругу, который должен был спасти меня, в конце концов, натолкнулся на стол и отлетел к дальней стене, где упал на какой-то деревянный предмет и ободрал о камни голову.

Наверное, на мгновение я потерял сознание. Следующее мое воспоминание: я смотрю на ладонь, изумляясь водянистости своей крови и пытаясь понять, откуда взялась кровь и почему она льется извне и словно окружает меня, и сочится в мое тело, а не вытекает из него. Затем я увидел, что свалился на деревянный бочонок, а из-под неплотно заткнутой пробки сочится черное вино.

Как выяснилось, мое воображение приукрасило действительность. Выбравшись наконец наружу и достаточно далеко убежав от ужасной пещеры, я остановился передохнуть и исследовать жидкость, поспешно перелитую в запасенные сосуды. Вино оказалось вовсе не кроваво-красным, как привиделось в пещере, а мутно-коричневым. Движимый любопытством и стремлением умерить сердцебиение, я попробовал вино. Оно оказалось сладким, вполне соответствующим моему детскому вкусу. После первых пробных глоточков я жадно приник к живительному источнику, как будто эта нежная амброзия могла развеять ужасные фантазии, причиной коих был страх, обуявший меня в пещере. Я не хотел откусывать от яблока Фактора, однако с готовностью пил его вино. Очень скоро бутыль опустела. Я пошел ради мавра на такой риск, что теперь не мог вернуться к нему с пустыми руками. Я подавил искушение приняться за содержимое бурдюка и отважился подняться на ноги.

Излишне говорить, что при знакомстве с Бахусом я вел себя как любой неофит[24] — шатающийся, восторженный идиот. Я не стану подробно описывать свое хаотичное продвижение к aldea. Достаточно упомянуть, что я дважды падал в реку, ползал на четвереньках вокруг снежных ям и натыкался на бесчисленные деревья, непостижимым образом выпрыгивающие из леса, чтобы перекрыть тропинку. Впервые сталкиваясь с богословием, человек неизбежно лишается дара речи, ибо язык нов, а результаты попыток овладеть его сложностями озадачивают. Но даже тогда я понимал, что таким языком я бы наслаждался.

С тех пор я много раз говорил на языке вина и часто удивлялся, почему мусульмане отвергли этот дар Господа. Если я правильно понимаю, они отвернулись от этой великой традиции, которой придерживались на Peninsula,[25] а еще раньше, как я полагаю, повсюду. Они заявляют, что их Коран запрещает брожение плодов земли, что пить вино безбожно и что трезвость — условие спасения души. Это странно, не так ли, ибо та же книга заявляет, что рай обретает тот, кто веселит друзей, что шутки — верный способ войти в небесные врата. Неужели и они, как и вы, милорды, только по-своему, обнаружили, что свет Божьей благодати слишком ярок? Неужели слабость всех богооткровенных религий в том, что, столкнувшись с таинством, им приходится заключать Бога в тома суровых правил? Неужели трезвость действительно условие спасения души? Неужели осуждение — ключ к небесам?

Пейте вино, милорды, пейте и смейтесь и заканчивайте ваши мрачные поиски отличий, кои вы считаете заслуживающими осуждения. Бог не предназначал нас ни для расчетливой трезвости, ни для неукоснительного соблюдения ритуала. Отбросьте ваши ограничивающие представления о том, что правильно: пейте, смейтесь и любите жизнь, которой вас одарили. Только тогда вы угодите богу.