- Да? - мама взглянула на коробочку иным, каким-то настороженным взглядом, а потом прищурилась на часы в серванте.
Я мысленно отвесил себе оплеуху.
- Попробуешь?
- Обязательно, - мама решительно повернула пробку.
Мелкая тут же присунулась понюхать.
- Но-но, - остановил я ее, - никогда не пробуй духи из флакона. И с кожи сразу тоже не стоит. Все составы рассчитаны на постепенное раскрытие аромата в шлейфе. Надо нанести на определенные точки и подождать, пока распустится. Вот, видишь, - я указал на маму, - запястья, за ушками, ямочка между ключицами... Ну, и еще одна точка есть...
Мама посмотрела на меня с интересом, но промолчала.
- Какая? - спросила Мелкая с детской непосредственностью.
- Как-нибудь потом, - промычал я, неожиданно краснея.
На лице у мамы заиграла ехидная улыбка.
- Вот! - поднял я наставительно палец, - вот теперь запах начал раскрываться, чуешь?
Мелкая прикрыла глаза и, аж привстав на цыпочки, потянулась за струйкой аромата.
Я тоже принюхался, определяя:
- А и правда интересно: сладкая цветочная пыль.
- Сказка... - мечтательно прошептала Мелкая, - просто сказка...
Она так и стояла, вытянувшись в струнку, и на сомкнутых ресницах ее что-то искрило.
- Давай я тебя тоже... - начала было мама заботливо, но тут я энергично замотал головой.
- Ага, - сообразила мама через пару секунд, - понятно. Ну, неси уж.
Я метнулся в свою комнату.
"Так, что мне Ваня сунул-то? "Сикким"? Туалетная вода? Испания? Не слышал", - я мысленно пожал плечами, - "ну... Других вариантов все равно нет".
Мелкая, завороженная ароматом, не приняла мой уход на свой счет и заподозрила что-то лишь когда я начал приближаться к ней с красивой коробочкой в руках: в глазах ее мелькнула паника, и она шарахнулась за маму.
- Франция? - поразилась та и, обернувшись, посмотрела на Мелкую с каким-то новым интересом. Та замерла, робко выглядывая из-за маминого плеча.
- Как Франция? - удивился я, покрутив коробочку, - вот: "made in Spain". Испания!
- "Эль", - мама наставительно ткнула в крупную букву на коробочке, - Это - "Ланком". Ты что, не знал, что покупаешь?
- Я думал, что это мексиканский тушкан... - на автомате отшутился я, с недоумением вертя упаковку, - "ну надо же, точно - "Ланком". Моя ошибка, надо было формулировать Ване желание точней".
Мне, наконец, удалось настичь девушку, и то лишь благодаря тому, что мама сделала полшага назад.
Мелкая торопливо сцепила руки за спиной, словно для того, чтобы они случайно не потянулись за подарком, и непокорно вздернула подбородок.
- Тома...
Я остановился напротив и заглянул в ее глаза. Там я увидел твердую готовность к отказу, и это меня порадовало. Оставалось подобрать слова - обычные праздничные сейчас не годились.
Пролистнул страницы памяти: вот Гадкий Утенок подходит ко мне перед Дворцовой, вот она же вылетает мне под ноги из-за угла... Вот половинит батончик мюсли. А вот и спуск к Фонтанке.
Я посерьезнел.
- Тома, - повторил я и продолжил с расстановкой: - Духи - это одежда для духа. Он у тебя есть, я знаю. Это - ему, носи в удовольствие.
Я поднял подарок на раскрытой ладони, и теперь, чуть прищурившись, смотрел поверх него в глаза напротив. Там, в почти черном омуте, чередой пролетели упрямство, смятение, потом пришла гордость.
- Спасибо, - кивнула она, выдыхая, и расцепила пальцы.
Взяла двумя руками подарок, быстро покосилась на маму, а потом сделала шажок вперед и мимолетно ткнулась губами мне в щеку.
- Ну, - вопросила мама, все это время, кажется, от любопытства не дышавшая, - будем пробовать?
Мелкая посмотрела на нее с ужасом, словно та святотатствовала.
- Ладно, ладно! - энергично замахала мама руками, - да я так, просто... Дюш, ты голоден?
- А то ж...
- На плите - хек жаренный. И картошка в депрессии.
- Как это? - невольно заинтересовался я.
- Ну, пюре, - хихикнула она. - Вроде картошка как картошка, но такая подавленная!
Я усмехнулся и посмотрел на Мелкую.
- Поешь?
- Ой... Я сейчас лопну, - бровки ее вскинулись виноватым домиком.
- Ну, тогда просто посиди со мной.
Она с готовностью закивала, все также крепко, двумя руками, прижимая к себе подарок.
- Идите, - отпустила нас мама. Похоже, к ней вернулось благодушное настроение.
Я поволок Мелкую на кухню пошептаться о новостях с квартирного фронта. Когда на часах было уже полдесятого, а в коробке бакинского курабье показалось дно, домой возвернулся блудный папа.
- Доро-ая... - громко воскликнул он с порога и энергично, но излишне размашисто протянул растрепанный букет мимоз, - стальное завтра!
Из-под полы его по-молодецки распахнутого пальто волочился чудом уцепившийся за что-то и, благодаря тому, хоть и грязный, но уцелевший импортный (настоящий шотландский!) шарф. Лицо папы было чистым, но на уголке носового платка, что пижонски выглядывал из нагрудного кармана, виднелись подозрительные розоватые разводы.
Мама неторопливо, с чувством, уперла руки в боки и длинно вдохнула, набирая побольше воздуха.
- Хм... - негромко подал я голос, - наверное, партполитработу благоразумно будет перенести на утро.
Папа посмотрел на меня с немой благодарностью во взоре.
- Да, - помолчав, хмуро согласилась мама, а потом многообещающе покивала папе: - Будет тебе и завтра, будет и стальное. Будут тебе и лаборантки кафедральные на брудершафт!
