Манхэттенские вампиры - [6]

Финн.

Его фамильяр.

Его смертная возлюбленная.

Оливер скинул халат и скользнул в постель, обнимая ее и утыкаясь носом в ее шею.

— Ммм, — пробормотала Финн, ее голос был хриплым от сна, лицо повернуто к подушке. — Ты капаешь воду на меня.

Его волосы были все еще мокрыми после бассейна, и завитки волос оставляли след на ее мягкой коже. Десять лет прошло с их первой встречи, а он до сих пор в благоговении от её красоты, от сияющей непорочной доброты её души.

— Нет, ты все еще спишь.

Он передвинулся так, что быть над ней, и она повернулась вместе с ним.

— Ммм, — пробормотала она. — Чудесный сон. — Она начала поворачиваться к нему, но он остановил её.

— Не двигайся, — сказал он прижав ее руки к бокам.

— Извращенец, — пробормотала она.

— Не моя вина, что тебе сняться извращенные сны, — сказал Оливер, когда стянул простыни, упавшие с ее тела.

— Не будь так уверен, — промурлыкала она. На ней была одета тончайшая комбинация, облако шёлка из Парижа, которая стоила больше, чем полный гардероб большинства людей, и он нетерпеливо стянул её, чтобы они были кожа к коже. Это был его любимый способ начать свой день, когда она еще в полусне, когда она предпочитает не знать, что происходит, хотя она все равно готова для него.

Она выгнула спину, как если бы знала, что произойдет.

Потому что так оно и было.

Он больше не мог ждать, и, сильнее прижав её руки к кровати, он одновременно ворвался в ее тело и вонзил клыки в ее шею, все его естество ожило и затрепетало от наслаждения, пока он совершал Священный поцелуй. Он знал все о ней: каждое воспоминание, каждую эмоцию, каждое желание, каждое разочарование. Это передавалось через кровь, когда он пил ее. То, что он чувствовал к ней, было за пределами любви, за пределами чувств — они были одной душой в двух телах. Он был её, а она его. У них не было секретов между собой.

Она вздохнула, задрожала, застонала, и, когда он кончил, то скатился с нее удовлетворенным. Простыни между ними были красными от крови, как будто это было место преступления. Слава Богу, что есть исполнительные экономки, которые никогда не задают вопросов. Спасибо Богу за очень многое, подумал он, закрывая глаза.

— Добавить сахар в твою овсянку? — спросила Финн час спустя, когда они уже были одеты и завтракали на террасе с видом на парк.

Оливер до сих пор представлял ее нагое тело под шелком и льном, и ему было интересно, думает ли она то же самое о нем.

— Да, спасибо, — сказал он, снова восторгаясь её классической, сдержанной красотой, от длинной, стройной шеи до грациозных рук. Она распустила свои длинные волосы, но два следа от укуса были едва заметны рядом с ключицей, как небольшие шрамики. Он любил это маленькие следы укусов и то, что они символизировали, что она его, его собственный человеческий фамильяр. Однажды он был фамильяром для вампира, когда он был смертным, и он знал притягательную силу кровной связи, всепоглощающий голод вампира, пьянящую агонию и крайнее возбуждение.

Иногда он сомневался, правильно ли поступает с Финн, но теперь уже слишком поздно. Он восторгался поворотом судьбы, который свел их вместе. Он помогал свой лучшей подруге, Скайлер ван Ален, или Скай (он звал её Скай, только он звал её так), разгадать тайну семьи её смертного отца, которая привела их к Финн, сводной сестре Скай. Он до сих пор помнит, какой блистательной она выглядела, когда они встретились — беззаботная студентка колледжа, не имеющая ни малейшего понятия о её связи с Ковеном. Какой веселой, счастливой и невинной она была. Она хотела стать художником, как и её отец. У неё было много различных мечтаний, но она влюбилась в него, и он уговорил её помочь восстановить Ковен, работать на вампиров, служить ему, осуществлять его мечты и отказаться от своих. Тогда она была готова и жаждала, хотела его так же, как и он хотел её. Но до сих пор он чувствовал мучительное сознание своей вины, смешанной с гордостью, когда видел эти маленькие шрамы.

Он знал, какие сомнения она испытывает, её тайные страхи, и он делал все, что мог, чтобы смягчить их, особенно когда она казалась спокойной и замкнутой в себе как недавно. Она наверняка волнуется о торжестве. Так как она была неофициальной первой леди Ковена, организация Бала Четырех Сотен была под её ответственность, и в течение многих месяцев Финн переживала о каждом приглашении, о каждой строчке в меню, о любой детали. Он хотел сказать ей, чтобы она не волновалась — это торжество станет самой прекрасной ночью в их жизни. Он понимал, что давление, которое она испытывает, очень сильное. Финн занимала высочайшую должность в Ковене, которую когда-либо достигал смертный, что некоторые члены находили возмутительным.

Исторически сложилось, что люди-проводники стояли чуть выше слуг, рабочие пчёлки, которые посвятили свою жизнь заботе о своих вампирах, и человеческие фамильяры, которые отдавали свою кровь, не имели голоса или влияния в Ковене. Финн была одновременно и проводником, и фамильяром, но, как продолжал говорить Оливер правящему конклаву, времена изменились, и вампирам нужно меняться вместе с ними.

— Ты вернулась довольно поздно прошлой ночью, да? — спросил Оливер, наполняя свою тарелку овсянкой из серебряной миски, находящейся в центре стола.