Манхатанская ведьма - [7]

Незаметно разговор перешел на Линду.

– Миссис Петерсон с ней совсем не может справиться, – сказал Дэвид, – тогда как раньше Линда всегда беспрекословно ей подчинялась. Я не могу понять, что с ней случилось. Она стала по вечерам одна уходить куда-то из дома. Прихожу к ним, а Линды нет. Я как-то спросил у миссис Петерсон, почему она отпускает дочку так поздно одну. Она ответила: «Да разве ее удержишь?!» Отец у Линды умер семь лет назад, а мать всегда ее баловала…

– А как давно Линда так изменилась? – поинтересовался Генри, – быть может, это связано с каким-то событием?

– Примерно месяц назад. Как раз у Линды был день рождения, ей исполнилось пятнадцать. Было много гостей, устроили большой праздник, даже какие-то родственники из Биллингтона приехали. И вот вечером, в самый разгар праздника, Линда исчезла. Это заметили не сразу: подруги Линды были заняты какой-то игрой, мать развлекала гостей. Мне тогда пришлось рано уйти домой, я плохо себя чувствовал. И поэтому, когда обнаружили, что Линды нет, то все решили, что она пошла меня проводить и задержалась. Потом, чтобы избежать лишнего шума, миссис Петерсон объявила родственникам и подружкам, что Линда уже дома, но что она очень устала и легла спать. Но через час она всерьез заволновалась и, незаметно оставив гостей, прибежала к нам. Мы с ней обошли все окрестности, но Линды нигде не было…

Наутро, как ни в чем не бывало, она сама вернулась домой. Свое исчезновение Линда объяснила тем, что из-за чего-то обиделась на подруг и ушла во двор. Там она вдруг почувствовала себя усталой, присела под деревом отдохнуть, заснула и проспала до утра. С этого, пожалуй, все и началось. Хотя я совсем не верю ее рассказу. Миссис Петерсон, как мне кажется, знает правду, но мне они не хотят ничего говорить.

Мы приближались к болоту. Вместо сосен, дубов и кленов тут росли низенькие, чахлые ивы и ольха. Ветки кустарников так тесно переплелись между собой, что свернуть вправо или влево было невозможно. Вскоре мы вышли к восточному краю огромного болота. Лесная тропинка обрывалась не сразу, ее продолжением были несколько кочек, поросших травой. А дальше начиналась большая ровная полянка, как это могло показаться на первый взгляд. Но Генри объяснил мне, что на самом деле это и есть та страшная топь, где уже погибло много скота, и где прошлым летом утонул человек. За поляной виднелся берег острова, который местные жители называли Старым лесом. Добраться до него мы не видели никакой возможности, хотя от нас его отделяли какие-то сто метров. В нескольких местах на поляне чернела вода.

– Будь осторожен, – предупредил меня Генри, – если случайно сойдешь с тропинки, то можешь быстро увязнуть с головой. Не понимаю, как Дэвид мог здесь пройти. Насколько мне известно, после человека на болоте должны оставаться следы, заполненные водой. Здесь же ничего похожего я не вижу.

– Ну, может быть, я перешел топь где-нибудь в другом месте, я не помню, – пробормотал юноша.

– Я не думаю, что существует другая тропа, – невозмутимо ответил Генри. – Ну, тут больше нечего делать, нам пора возвращаться. Дорога длинная, и мы можем не успеть на ланч.

Мы повернули обратно. К ланчу мы действительно опоздали из-за того, что немного заблудились в лесу. Генри предложил мне пойти в трактир.

– Домой спешить уже нет никакого смысла, – сказал он, – Лори всегда готовит легкую еду к двенадцати часам, а потом ложится спать. Сейчас уже два. Если мы посягнем на ее священное право отдыха, то сами будем не рады. Она будет ворчать до вечера, и ужин у нее подгорит или не дожарится. Лучше навестим старушку Мэри.

Мы проводили Дэвида домой, и отправились в трактир, который был на соседней улице. Он представлял собой небольшое здание, выкрашенное в грязно-желтый цвет, и назывался «Сероглазая Мэри». Внутри на втором этаже находилось четыре комнаты для постояльцев, а на первом – зал с длинными столами вдоль стен. В дальнем углу горел камин. У стойки стояла женщина невероятной полноты с красным носом и грубыми чертами лица. На правом глазу у нее была черная повязка.

– Это хозяйка трактира, Мэри, – сообщил Генри, – трактир когда-то принадлежал ее мужу. Он назвал его в честь Мэри, так как, если верить слухам, в молодости она была даже немного симпатичной. Потом ее муж умер, ей в какой-то драке выбили глаз. Теперь этот трактир все зовут «Одноглазая Мэри».

Мы сели поближе к камину и заказали ростбиф с жареным картофелем, салат и бутылку портвейна. После пятичасовой прогулки у нас не на шутку разыгрался аппетит. Потом Генри вытащил из кармана трубку, набил ее табаком и закурил, погрузившись в какие-то свои мысли. Я от нечего делать принялся рассматривать трактир. Все здесь казалось очень старым и ветхим: и столы, и шкафчик с бутылками вина позади стойки. Над шкафчиком висело чучело кабаньей головы, уже изъеденное молью.

Близился вечер, и в трактир после дня, полного труда и забот, по одному, по два начали сходиться горожане. Они шумно приветствовали друг друга, усаживались небольшими компаниями за столы, слышались шутки и здоровый дружный смех. К нам никто не подсаживался и даже не пытался заговорить, хотя все мужчины обязательно здоровались с Генри и учтиво кивали головой мне.