Манекен за столом. Роман-антиутопия - [79]

Грузчики невольно прислушивались к разговору.

Лестницу убрали, и я, потеряв равновесие, заорал и замахал руками, как ветряная мельница, и все внизу пришло в движение.

Грузчики разом все бросили, что-то зазвенело, разбиваясь, а я, кувыркнувшись, приземлился на уроненный диван. В гостиную заглянула Ореол.

— Ты напрасно так, — сказала она дрожащим голосом.

Я не торопился вставать. Удобно было лежать на мягком диване.

— Так ты не против? — успокоилась Ореол.

Она приехала, чтобы посетить вокзал. Такова была местная традиция — в определенный день на выставке изображать проводы и дружных родственников. В остальное время встречи были необязательны.

Еще Ореол понадобилась, по ее выражению, «кое-какая мелочь».

Вариант втолковывал Ядру, как можно выгодно продать дом.

Выставка располагалась в самом центре города. К ней прибавился притихший вокзал, откуда никто никуда не отправлялся. Он был очень старым, заросшим вековыми деревьями, которые натужно шумели, напоминая о вечном покое. Ореол и Вариант встали у входа в вокзал, где в последний раз видели мать.

Часть древней крепостной стены обвалилась, образовав проход в трущобы, как зев. По моей спине прошел озноб.

В свежей лунке смекалистым Хламом возле киосков своей бесчисленной родни был вкопан саженец из трущоб.

В кроне с нанизанными листьями проглядывал багрянец, как щемящий отзвук прошедшего праздника.

В сторону откатилось яблоко, почему-то замороженное. Безжизненный развал, вопреки всем представлениям, был рядом.

Родственная чета, неутомимо переругиваясь, села в машину, и Ореол, никогда ранее не водившая, юрко вырулила с выставки.

В пустом доме появилось эхо. Телефон был перенесен на подоконник. Больше в доме ничего не сохранилось. Его действительно оставалось только выгодно продать.

— Эти туристы ненормальные, — пожаловался Ядро. — Хотят, чтобы их сопровождал только ты. Кто тебя рекомендовал, ты не знаешь?

— Кажется, знаю.

— Да? И кто это?

Но я уже набирал номер на отключенном телефоне.

Облапошенный Ядро, узнав, куда на самом деле метят сумасбродные туристы, долго возмущался в кафе.

— Не перевелись еще чучела! Чем их не устраивает рыбалка? Нет, подавай им изъян. Это же пропащее место. Форменный хаос. Всем это известно, а нам — лучше всех. И потом, это же разрешено.

— Вот именно.

— О-о! — протянул солдат. — Сдаюсь.

Я пытался уловить в его тоне сочувственные нотки. Но мой друг заметно поскучнел. Я остался в кафе один, созерцая городские преобразования.

Напротив, тесня старые дома, появились, как грибы после дождя, экстравагантные магазины с работниками в одинаковой униформе. Стоит приблизиться, как они расплываются в экзальтированной улыбке, зазывают, заманивают.

Кажется, стоит перейти незримую черту, как они вдруг затащат к себе.

Но пока ты на безопасном расстоянии, им остается лишь бессильно улыбаться предупредительной улыбкой до ушей.

— Можно?

Передо мной стояла Топ.

Я изо всех сил решил ничему не удивляться. Она действительно приехала. Дом сохранился за ней. Работала старая печать Офиса.

— Я здесь у тети. Ты знаешь, с тех пор, как с дядей Абсурдом случилось несчастье, тетя осталась одна. Я должна навещать ее.

Мы пошли по тенистым улицам.

— У меня поклонник.

Я ошеломленно молчал. Похоже, Топ была удовлетворена.

Мы вышли на окраину.

— Ты его знаешь.

— Да? — Горечь моя чуть было не прорвалась наружу.

Я хотел сказать ей, что если бы она не уехала тогда, то все было бы по-другому.

А теперь она завела меня к трущобам, чтобы рассказать, какой у нее замечательный избранник.

— Уж не Хлам ли это?

Я высказал самое нелепое, что могло прийти в голову.

— Нас тетя познакомила. Как ты догадался? Так быстро. Но, во-первых, не Хлам, а, во-вторых, он — необыкновенный. Он настоящий кавалер.

Многих можно было себе представить рядом с Топ. Кроме обаятельного Хлама.

Я сжал девушку, не желая отдавать ее никому. Солнце, мелькнув в низких тучах, село. Топ пыталась вырваться, она сопротивлялась изо всех сил и, не выдержав, разрыдалась, безудержно, с каким-то истинным отчаянием. Я застыл. И отпустил ее.

Всхлипывая, она побрела, спотыкаясь, прочь. Ее фигурка растворилась в сумерках.

Я долго стоял на месте. Как же так? Я снова сам отпустил ее. Теперь она идет где-то одна, в чужом городе.

Она всего лишь хотела поделиться со мной своими чувствами, считая, что я-то как раз и пойму ее.

Я огляделся. Вокруг были одни развалины.

Тусклая луна иногда двигалась по небу. Я вдруг ощутил страшную тоску. Мне будто чего-то не хватало.

— Должны же они быть, — забормотал я. — Какой я был прежде! Я их понимал. Не то, что сейчас. Сейчас я разочарован во всем. Но не могут они исчезнуть совсем.

Я бродил по руинам. Я подумал, как скоротечна жизнь. Что-то сжимало сердце. Что-то неуловимо витающее в воздухе.

Лукавлю я, мол, ничего не хочу. А вот чего-то не хватает. Пресно. Нет просвета. От модели — совершенства форм — должно что-то остаться. Ведь так много было всего!

Надо что-то сделать не так. Витамину, к примеру, с шумом разориться. Нет, подумал я. Ничего я не соображаю в этом экстракте.

Совсем стемнело, и я не сразу заметил серебристую сигару. Она притаилась у крепостной стены. Луна освещала множество ларьков.