Манаус - [7]

Месяц поднялся над вершинами деревьев в ночном небе, набегавшие облака изредка скрывали его, но когда он появлялся вновь, то узкая, светящаяся дорожка вытягивалась на поверхности воды и «Северянину» нравилось смотреть на нее. Чернокожая служанка Клаудии прошла рядом, не заметив его, словно тень, с видом растерянным и смущенным, и ему стало жалко ту добрую женщину, без сомнения переживающую за свою несчастную хозяйку. Но особенно впечатлило его как те женщины, что обитали в лагере – опустившиеся проститутки, дегенератки, от которых никогда ничего хорошего не приходилось ожидать, восприняли изнасилование Клаудии, и первый раз за все время, проведенное на плантациях, он видел их в таком угнетенном состоянии, молчаливых, словно испуганных от того, что происходило там, внутри хижины.

Потом к нему присоединился Висенте Контимано, он уселся рядом. Ему тоже нравилось смотреть на реку с этого места. Судя по всему, он поучаствовал в том развлечении.

Аркимедес промолчал, но Висенте неожиданно сам начал говорить и сознался:

– Все бы отдал сейчас, чтобы не принимать в этом участие, «Северянин». Похоже, это самое грязное, что я совершил за всю свою жизнь и начинаю думать, что я и в самом деле заслуживаю того, чтобы провести остаток жизни здесь. А эта свинья, Сьерра, еще и смеялся над бедной девчонкой, будто ему все это доставляло удовольствие.

Аркимедес продолжал молчать.

Контимано решил уйти, поднялся с земли и удалился к реке, погруженный в свои мысли, по той же тропинке, по которой ушла и служанка.

«Северянин» остался один, в тени хижины, и тут послышались голоса и смех, кто-то направлялся сюда. Кармело Сьерра, похоже уставший от этого представления, возвращался в большую хижину, за ним следовали охранники и управляющий плантацией Жоао.

Инстинктивно Аркимедес отодвинулся глубже в тень, группа прошла прямо перед ним, но его присутствия не заметили, и они начали подниматься по ступеням внутрь хижины. Зажгли свечу, и из своего укрытия сквозь щели в сплетенных из тростника стенах Аркимедес мог видеть ноги тех, кто находился внутри. Он даже подумал, что с этого места мог бы запросто проткнуть длинным мачете «Аргентинца», сидящего в гамаке, почти над самой его головой, и никто из его телохранителей, двое из которых стояли на страже возле двери, не смогли бы помешать ему.

Собравшиеся наверху смеялись и комментировали детали изнасилования.

Открыли бутылку, и Аркимедес услышал, как разливают по стаканам.

Среди прочих голосов властно и ясно прозвучал голос Сьерры:

– Хочу, чтобы это повторилось, хотя и сомневаюсь, что она выдержит продолжение. Чтобы все, до последнего индейца, попользовались ею, все, за исключением «Гринго».

– Трудновато будет не допустить этого, – ответил другой голос, Аркимедес узнал Жоао.

– Я лично приказываю тебе проследить за этим, – властно сказал Сьерра. – Я не хочу, чтобы эта рыжая свинья даже коснулся ее.

Жоао недовольно пробормотал:

– Я не могу отправить своих людей следить за тем, чтобы «Гринго» и эта шлюха не начали встречаться где-нибудь в лесу, – но, помолчав немного, добавил: – За исключением разве что…

Воцарилась пауза. Наконец Сьерра не выдержал.

– За исключением чего?.. Продолжай, давай, говори, коль начал.

В ответ Жоао рассмеялся.

– За исключением того, что мы лишим «Гринго» основной причины, из-за которой он может видеться с ней. Где-то валяется доска с дырой посередине, а в реке водится полно голодный пираний.

Теперь уже смеялся «Аргентинец», смеялся громко, нагло, скандально.

– И как же мне это самому не пришло в голову? Совсем позабыл про это. И сколько же времени мы не проделывали такого?

– Да, уж несколько лет прошло. Последний раз развлекались так с тем французиком и рыбы выгрызли ему кишки. И как же он вопил, этот «лягушатник», пока не сдох!

– Найдите эту доску, – приказал Сьерра. – А поутру мы сыграем с этим «Гринго» шутку, о которой он будет помнить всю оставшуюся жизнь и вся его мужественность закончится раз и навсегда.

Аркимедес некоторое время сидел, не шевелясь, холодея от ужаса от одной лишь мысли о той дикости, что готовилась наверху, в хижине.

Он слыхал о подобном, но всегда полагал, что это лишь фантазии, преувеличения, возникающие в головах тех, кто дни напролет бродит по джунглям, собирая каучук. Речь шла о том, чтобы привязать человека к доске, уложив его на живот, через специально проделанное отверстие просунуть его гениталии и после этого спустить доску на реку, предварительно сделав несколько неглубоких, но кровоточащих надрезов на коже. Почуяв запах крови, в этом месте собирались пираньи и сжирали все, что находилось в воде. Это был один из самых жестоких, кровавых и не лишенный оригинальности способ кастрировать мужчину. Бывали, однако, случаи, когда человек оставался на воде дольше, чем полагалось, и тогда пираньи в своей ненасытности выгрызали ему кишки.

Неслышно, медленно, сантиметр за сантиметром, чтобы охранники, дежурившие у двери, не заметили его, он отполз от большой хижины, скрылся в зарослях кустарника и, сделав большой крюк, подошел к своей хижине, где также спал и Говард.

Он вошел, старясь ступать бесшумно, но подобные предосторожности оказались бесполезными, потому что остальные работники еще не вернулись, а американец не спал в своем гамаке и видел, как он вошел с самого первого момента. «Северянин» пошел прямо к нему.