Манагер - [7]

Скоро я узнал, чем занимались люди, уходя в лес. А чем можно заниматься в лесу? Вырубкой, конечно. Вот только шла эта вырубка мучительно медленно — у них не было стальных инструментов. Да и вообще никаких металлических инструментов! Весь металл, что я на них видел, употреблялся в виде украшений — медные пластинки, золото и… все. Железа не видал ни разу. А как же мечи? А мечи тоже были деревянными, изготовленными из какого-то дерева сверхтвердой породы, острые, как настоящие стальные.

На моих глазах охранник разрубил голову зверьку, напоминающему небольшую свинью, неожиданно выскочившему на него из зарослей кустарника. Потом он весь день жарил мясо на костре и обжирался, радостно гогоча со своими товарищами-солдатами.

В общем все — топоры, пилы — было сделано из камня. Вернее, так: топоры каменные, с деревянными рукоятями, а пилы — зубья каменные, а полотно деревянное. Впрочем, пилы применялись редко, хотя и имелись. Возможно, их использование считалось непрактичным. Я видел, что их применяли только раз пять — когда рубили особое пахучее дерево с ярко-желтой древесиной. Оно было очень мягкое и рыхлое. Вот его еще можно было как-то пилить, все остальное тупо срубалось каменными топорами — по кусочку, по волоконцу подгрызая лесных великанов. Затем эти стволы тем же варварским и медленным способом разделывали сначала клиньями, потом обтесывали и получали готовые доски, увозимые волокушами в лагерь. Куда они девались потом? Ясно дело: куда-то в города, селения — в общем, куда надо.

Узнал я, кто я тут есть и зачем: тут я, чтобы до конца жизни рубить деревья, делать из них доски, а зовут меня Белый Василай, или просто Белый, или просто Вас. Я раб его великолепия, слуги Ока Машрума Сантанадапия, первого советника Каралтана, а проще — рабочий скот советника Каралтана, ни больше ни меньше.

В сравнении с условиями на других деревообрабатывающих предприятиях этой планеты в лагере Каралтана они были еще вполне щадящими, даже со своими понятиями о справедливости, ведь меня за убийство и порчу имущества Каралтана не кастрировали и не посадили на кол, как это делалось у других хозяев, а только лишь высекли кнутом. То, что я выжил чудом, никого не волнует, не сдох же?

Как мне рассказали, на мое счастье, в лагерь завернул известный шаман, который направлялся к соседнему помещику для лечения его беременной жены. Он остановился на отдых у начальника и пожелал испытать свое новое снадобье на каком-нибудь подыхающем от ран рабе — вот его и привели ко мне. Шаман заинтересовался странным пациентом и оставил запас снадобья для моего лечения. Если бы не его академический интерес, я бы подох на месте. Шаман обещал заглянуть в лагерь через месяца два-три — посмотреть, выжил я или нет.

На работе в лесу я оказался уже через дней десять после порки — раны зажили, силы потихоньку восстановились, так что разлеживаться мне не дали. Штрафной барак оказался более дружелюбным, чем общий, — ни наездов, ни издевательств в мой адрес никаких не было. А может, они узнали, чем закончил последний из тех, кто захотел надо мной подшутить?

Мы ходили связанные по десять человек одной веревкой — типа командой. Подъем с рассветом, завтрак — миска каши, лепешка, вода, потом нас связывали в команды — и в лес. До обеда долбим по стволам деревьев, в обед едим похлебку с мясом, фрукты, неизменную лепешку — их привозили на чем-то вроде волокуш, в деревянных котлах, потом до вечера опять долбим деревья, и так каждый день, каждый день, каждый день… за вычетом одного дня в неделю. В этот день мы занимались уборкой лагеря, стиркой своих нехитрых пожитков и отдыхом.

Не могу сказать, что кормили нас плохо, — рачительный хозяин заботится о своей скотине. Не будешь кормить — передохнут. А рабы стоят денег, надо за живым товаром отправлять экспедиции в леса, плыть через море, надо покупать их на рынке, — не проще ли этих содержать более гуманно, нормально кормить.

Через месяц я уже сносно общался со своими товарищами по несчастью — метод погружения всегда способствовал быстрейшему изучению языка. Жрать захочешь — на любом языке залопочешь. Язык Машрума напоминал что-то вроде смеси языка ацтеков и суахили — это я могу утверждать с полной ответственностью, так как поймать меня на вранье некому, ни одного землянина на этой планете больше не было. Языка ацтеков и суахили я не знал никогда, да и знать не хочу, а вот язык Машрума выучить пришлось.

В штрафном бараке содержались все, чье поведение вызывало опасение, однако убивать их было нецелесообразно. Как правило, бунтари были сильные и крепкие рабы — и что с того, что они постоянно хотят кого-то прибить или сбежать на волю? На то есть солдаты, чтобы следить за порядком, иначе за что они жалованье получают.

Некоторые из моих «коллег» пробовали бежать по три-четыре раза, за что были так сильно покалечены, что жить им помогала только их несгибаемая вера в освобождение и ненависть к хозяевам. Они лелеяли мечту вырваться и поотрезать башки всем солдатам и охранникам лагеря, а также работорговцам, которые их силой и обманом сюда засунули.

Выяснил я устройство этого мира, насколько мог. Этот мир назывался Машрум, что в переводе… правильно! Мир!