Мамонты - [107]

Именно таким предстало убогое жилище новоиспеченного парижанина взорам его жены Анны и дочери Тамары, когда они приехали сюда из тихого Аккермана, из богатого дома Христофора Чинарова на Дороге Траяна.

«…В течение многих дней поезд шел вдоль реки Дунай, пересекал массивные заснеженные горы, прибывал на большие станции, где были вывески сначала на венгерском, затем на немецком и, наконец, на французском. Мама сказала, что мы уже во Франции и скоро будем в Париже. К тому же у нас кончалась еда, а хлеб, который у нас был с собой, зачерствел настолько, что его было трудно глотать…»

Это — из ее опубликованных воспоминаний. Мое внимание привлекла еще такая подробность: в багаже был чемодан, полный фарфоровой посуды — Анна Чинарова везла с собою к новому месту жительства тарелки, чашки, вазочки, которые были подарены молодоженам ко дню свадьбы. И память хотелось сохранить, и в хозяйстве сгодится…

Я вспомнил сочиненный ради озорства эпизод из первой части этой книги, где мой дед Андрей Кириллович вместе со всем своим выводком покидает Харьков на веренице извозчичьих экипажей — гони, гони, через Полтаву, через Черкассы, до самого Парижа! — а следом за этой кавалькадой движутся еще две подводы с дареным гарднеровским сервизом… Вспомнил и подивился тому, сколь близок оказался нафантазированный бурлеск другой, невыдуманной, житейской истории.

Холодным ноябрьским утром отец встречал их на Восточном вокзале. Они увидели его через вагонное окошко на перроне. Он выглядел сильно похудевшим, вспоминает Тамара, был одет в синий плащ с черным беретом, как все французы.

Подхватив чемоданы, повел их к поезду метрополитена, довез до станции Port de Clignancourt, что на северной окраине Парижа.

Хозяйка гостинички караулила их появление в конторке первого этажа. Сказала: «Большая девочка!» (Тамаре было шесть лет). И это не звучало приветствием или комплиментом, а было уличением во лжи. Ведь русский постоялец уверял, что к нему приедет жена с маленькой девочкой. Теперь она разгадала эту уловку: чтобы платить поменьше.

Поднялись на четвертый этаж. Тут им и открылись хоромы, в которых предстояло жить. Клетушка с единственной кроватью, одним стулом и столиком со спиртовой плиткой для приготовления пищи. Таз для мытья ног. «А как же лицо?» — спросила Тамара. Отец показал ей закуток в конце коридора, там был кран с холодной водой, раковина. И еще — дырка в полу, две подставки для ног.

Покуда Анна Чинарова размышляла, где же ей расставить привезенные фарфоровые вазочки, дверь распахнулась и в комнату ворвалась всё та же разгневанная хозяйка.

Она кричала, что за жилье уже несколько недель не плачено (все заработанные деньги отец отослал семье на переезд), что девочка слишком большая, для нее в комнате нет отдельной кровати, а если они вздумают улечься в постель втроем, то она тотчас вызовет полицию…

Проблема ночлега оказалась самой щепетильной, хотя и не единственной.

Она смягчалась лишь тем, что Рекемчук работал ночами. Он мыл вагоны на вокзале Сен-Лазар, орудуя веревочной шваброй и перетаскивая за собою ведро с грязной водой.

Это пролетарское занятие было даже похлеще того, о чем он позднее писал в своей автобиографии: будто бы вкалывал чернорабочим на вагоностроительном заводе.

Вполне возможно, что эти этапы его трудовой деятельности просто следовали один за другим: сначала завод, а уж после — отстойник вагонов с загаженными, заплеванными полами. Или наоборот.

Но нельзя исключать и того, что он просто стыдился писать в чекистской анкете, что вот-де пришлось и орудовать шваброй в буржуйских свинарниках…

Откочегарив смену, спал на скамейке в зале ожидания Сен-Лазара. Но поутру вокзал заполнялся ордами пассажиров, появлялись полицейские, приходилось убираться домой.

К этой поре жена и дочь уже покидали постель. Наскоро умывшись, готовили завтрак на спиртовой горелке. Тут появлялся и глава семьи…

Перекусив, заваливался в ту же, еще неостывшую постель — досыпать.

Но не тут-то было.

Комната в отеле у Клиньянкурских ворот была сущим клоповником. Клопы пили кровь постояльцев и ночью, и днем. Но, странным образом, они разбегались вмиг и прятались по своим Щелям, как только возмущенные жильцы приводили в комнату хозяйку гостиницы, требуя принять меры. «Где клопы? — спрашивала она. — Я не вижу ни одного… Это — наглая ложь!»

Однажды, вспоминает Тамара, отец отловил парочку кровопийц, поместил их на донышко спиртовой бутылки, из которой заправляли горелку, и отнес хозяйке — поставил прямо на стол в ее конторке.

Но и эта улика не произвела впечатления.

Анна была более практична. Она, не взывая больше к буржуйской совести, решила действовать самостоятельно. Вытащила матрац из кроватной рамы (проклятущие клопы прятались и в щелках дерева, и в складках ткани), залила все уголки, все дырки тем же вонючим спиртом, подожгла спичкой… Это верное средство избавления от клопов ей подсказали знающие люди.

Мгновенно и матрац, лежащий на полу, и кровать, и сам пол вспыхнули синим пламенем. Огонь взбежал к занавескам на окнах…

Клубы дыма повалили изо всех щелей, вырвались за дверь, на лестницу.