Мамонтенок Фуф - [3]

И тут ему был дан небольшой урок О-Том-Как-Жить. Мамонтиха никогда не упускала таких случаев и называла это воспитанием.

— Чужие это те, — наставительно сказала она, — кто не похож на нас, живет не так и ест не то. Мы живем на чистых равнинах, а чужие ютятся в сырых лесах, ползают в болотах или прячутся среди камней. Мы самые большие, а чужие все меньше, не ровня нам, понятно?

Фуф кивнул. Это было правдой: кто мог сравниться с мамонтами?

— Мамонт не может дружить с теми, кто меньше его. Он не должен вмешиваться в их ссоры, есть их пищу и ходить их тропами. Иначе он никогда не стал бы мамонтом.

— А как же дядя Ух? — подумав, спросил Фуф.

Мамонтиха поморщилась: она не очень-то жаловала его, хотя и признавала, что из всех живущих он ближе всех к мамонтам.

— От него ты ничему хорошему не научишься, — сдержанно сказала она. — Ты же видел, какой он грязный?

На этом она сочла воспитание законченным и снова аппетитно захрустела кустами.

3

Фуф скучал. Он был уже сыт, и чтобы его не заставили снова есть, он отправился погулять по роще.

День был облачный, но теплый. Над кустами порхали большие пестрые бабочки. В листве деревьев, как язычки пламени, мелькали проворные белки. Завидев Фуфа, они пронзительно стрекотали: ругались на своем языке. Наверно, они были болтушками и склочницами. Фуфу они не понравились — как-никак он ведь был мамонтом, хоть и маленьким.

Фуф уже шел обратно, когда увидел на невысоком кусту какой-то большой серый шар. Он подошел, осторожно обнюхал его поднятым хоботком. Запах был приятный, похожий на цветочный. Фуф подумал, обхватил шар хоботком и снял с ветки. Внутри слышалось недовольное гудение. Фуф на всякий случай положил его на землю и покатил перед собой.

Нет, это вовсе не было какое-то первобытное яблоко величиной с хорошую дыню. Ты видел когда-нибудь осиное гнездо? Это такие шарики с грецкий орех и сделаны они будто из рыхлой оберточной бумаги. Вот такое гнездо, только большое, в котором жило несколько десятков злых полосатых ос, и катил перед собой глупый Фуф. Даже когда рассерженные хозяева гнезда стали со страшным гулом вылетать на волю, он еще не понял, с кем связался. И только почувствовав сразу несколько больных-пребольных укусов в свой нежный хоботок, Фуф сообразил, что шутки с маленькими жителями серого шара очень и очень плохи. Он тонко, по-поросячьи завизжал и бросился к маме. А та уже спешила ему навстречу. Сначала она попробовала было отмахиваться вырванным кустом, но потом стала отступать, подталкивая перед собой сынишку. Правда, убегала она не так, как, скажем, неслись бы, сломя голову, на ее месте суетливые и вздорные свиньи, а солидно и с достоинством.

Осы старались впиться в их покрытые короткой и мягкой шерстью хоботы — единственное место, куда можно ужалить мамонта.

С хрустом и треском Фуф с матерью выбежали, наконец, на берег речки, скатились с невысокого песчаного обрыва и по уши залезли в воду. Тут мамонтиха, колотя кустом по воде, подняла целую бурю с проливным дождем и почти что с громом. И только тогда сердитые осы оставили их в покое и полетели обратно к своему разоренному гнезду.

Несколько дней после этого у Фуфа болел хоботок, а у ею мамы опухшее веко наполовину закрывало левый глаз.

4

Ты помнишь, как Ух ругал людей? На надо ему верить. Во-первых, он всего-навсего шерстистый носорог, а что может знать о людях носорог, даже если он очень большой и сильный? Во-вторых, особенно умным его никто в Лесу не считал, так что ляпнуть что-то, не подумав, ему ничего не стоило. В-третьих, такой уж у него был характер, что за всю свою жизнь он ни о ком хорошо не отозвался. И, наконец, если уж на то пошло, он никогда не мылся. И я спрашиваю у тебя: можно ли верить такому чудаку? Но, может, Уху просто не везло, и он видел только плохих людей?

Не знаю, что сказал бы Ух, но Род Большой реки, к которому принадлежала девочка Олла, нам бы с тобой понравился. Эго были храбрые и дружные люди, занимавшиеся охотой, рыбной ловлей, собиравшие сладкие коренья, дикие фрукты и орехи. Они жили в домах со стенами из вкопанных в землю огромных костей мамонтов и носорогов. Крышей служили переплетенные рога оленей, а сверху еще лежал толстый слой сухой травы и листьев. Посредине жилища на земляном полу всегда горел костер, а дым уходил в отверстие в крыше. Стены были увешаны шкурами медведей, диких коз и оленей. И на полу лежали шкуры. Окон не было, свет попадал через верхнюю дыру или вход, если он не был завешен шкурой, служившей дверью.

Когда Олла проснулась, в доме было пусто. Видно, мать и старшие сестры вместе с другими женщинами ушли за травами и кореньями. Оллу иногда тоже брали, но чаще оставляли присматривать за очагом. В каждом доме кто-нибудь обязательно следил за очагом. чтобы он не погас. Добывать огонь сами люди тогда еще не умели. Они находили его где-нибудь в лесу после грозы. Если приходилось менять стоянку, племя бережно переносило огонь ид новое место. Правда, на памяти Оллы — а ей было уже двенадцать лет — Род ни разу не кочевал. Сколько она себя помнила, они всегда жили здесь — на высоком чистом берегу Большой в костяных домах, обращенных выходами к реке.