Мамочка из 21-го бокса - [11]

– Из пальца? Так у нее пальчик-то миллиметровый, как тут возьмут-то?

– Возьмут! Не беспокойся! У шестисотграммовых берут, а тут и подавно!

Я запеленала Варюшку в одеяло, и мы пошли по широкому коридору областной больницы в кабинет, где брали кровь. Это место я нашла сразу. Очередь, я скажу, там была еще та… Пришлось ждать!

Моя Земляничка вела себя спокойно. Мне почему-то до этого выхода в свет казалось, что у всех маленьких детей носы одинаковые, как у моей Вари, – кнопочкой. Тут я насмотрелась всяких – и крючком, и петелькой, и бабурой, и картошкой, и даже запятой. Удивилась. Еще, когда сидела около ее кроватки и всматривалась в черты лица дочери, не могла понять, на кого она больше похожа. Иногда ловила себя на мысли, что вообще – на обезьяну. Брала на руки, подносила ее к своему лицу, подходила с ней к зеркалу и всматривалась. Я сопоставила наши лица и решила: мы обе похожи на обезьян. Брови я не выщипывала уже второй месяц. Дома не успела, а тут пинцета нет. Из-за вечного недосыпа (час в сутки для меня крайне мало) я выглядела очень бледно и вяло, волосы от хлорированной воды стали жёсткими. Ну, как не обезьяна? Обезьяна! А Варька чем-то похожа на меня – ну вот тебе и пожалуйста!

– Ой, здравствуй, Варенька! – проговорила женщина, стоящая рядом. Я посмотрела на неё вопросительным взглядом, – мол, кто такая. Она сразу разрешила этот вопрос: «Мы с вами в реанимации вместе лежали. Только вы три дня, а мы три недели. У вас ещё папа приезжал проверять. Я его видела, он долго стоял у Вариной кроватки и любовался ею. Кстати, она на него очень похожа».

– Так родня ведь. – ответила я с иронией.

– А я вот родила хорошо, – вступила со мной в разговор эта мамочка. – И закричал сразу, и покушал даже. Потом его положили в кроватку и ушли. Прошло где-то два часа. Слышу – он задыхается. Я подбежала, смотрю – синеет! Кричу! Ору! Врачи прибежали, стали помогать. Оказывается, у него мокрота в легких была, вот и наступила асфиксия. Но, слава Богу, спасли.

Наконец-то подошла наша очередь.

– Садитесь, – указала мне на стул медсестра. – Доставайте ручку у ребеночка, будем брать кровь.

Мои ноги затекли и не могли двинуться от страха. Медсестра сдавила мизерный пальчик и ткнула в него лезвием! Бусинка крови выкатилась из пальчика. Нужно было набрать несколько трубочек крови, а так как она поступала плохо, то сестричка давила не на этот палец, а на всю руку, потом перекалывала несколько раз. В итоге я с ней разругалась, забрала заходившегося от плача ребенка и ушла к себе в 21-й бокс.

Земляничка успокоилась, и мы вместе стояли у окна и смотрели на падающий снег, который в воздухе кружился хлопьями и разлетался, будто пух от только что взбитой перины. Мне было тяжело. Я оказалась один на один с такими трудностями и без поддержки. Понятно, что каждый день, и каждый час мне звонила моя мама, но рядом-то все равно никого не было.

Варюшка выглядывала из своих пеленок, как нахохлившийся воробей из-под своих перьев. Такое ощущение, что ей было страшно. Новый мир. Все другое. Я ее уговаривала: «Не бойся, моя маленькая. Мама рядом».

«Маша! За пеленками»! – позвал меня чей-то голос, доносившийся из коридора. Я положила малышку в кроватку с бортиками, поправила капельницу и пошла к кабинету, в котором выдавали фланелевую материю.

– По 25 в руки, – проголосила тучная кастелянша. – Так. Кому нужны распашонки? Тебе нужны? – спросила она меня.

– Мне? Да зачем? Таких размеров еще, наверно, не придумали, – осеклась я.

– Какой вес? – пересчитывая на полке крохотную одежонку, резко спрашивала она.

– 2630!

– На! Держи! – она подала мне маленькую рыжую рубашечку.

Я вернулась в свой бокс. Варя спала. Это была единственная возможность отдохнуть. Только я прилегла, как в комнату вошла заведующая.

– Пол сегодня мыли? – она прошла до середины комнаты на высокой шпильке.

– Да… – присела я на кровати в своем теплом халате.

– Белье развешивать в палате нельзя, чай пить – тоже, снесите чашку в столовую, – заметив большую кружку на прикроватной тумбочке, скомандовала она.

Она ушла, а я встала и поплелась в санитарную комнату за хлоркой. Кинула таблетку в ведро, она мигом растворилась, и едкий запах распространился по всему помещению. Я надела белый халат, который имелся у каждой мамочки для санитарной обработки палаты, взяла в руки ведро, лентяйку и пошла драить полы. Какой уж тут отдых. Тряпка скользила по светлому линолеуму и задиралась за ножки кровати. Господи! Когда это всё закончится?! Я вымыла свой бокс, прихожую и туалет. В бытовой комнате стоял новый унитаз, душевая кабинка, раковина и огромное зеркало. Да и ко всему прочему. в этой рыльно– мыльной комнате было окно во всю дверь. Наверно, оно было сделано для того, чтобы я могла свободно наблюдать за своим ребенком даже во время приема душа. Хотя. в этой больнице помывка для меня была единственным утешением. Я стояла под напором воды, тёплые капли разбивались о мое тело, и пахло душистым гелем. В кабинке тоже имелось зеркало. Я смотрела в него и не узнавала себя. Создавалось ощущение, что на меня смотрит чужой человек: впалые скулы, впалый живот, бледное, как сметана лицо, которое не краснело даже от горячей воды, неизменным осталось только одно – длинные волосы, обвивающие мой стан. Куда делась весёлая Машка? Всегда смеющаяся и довольная? Кричащая, дразнящая, манящая? Куда всё ушло?