Мамин-Сибиряк - [66]

— Значит, ты почитаешь себя младенцем?

— Да… Вы ученые, а я неученая, и выхожу против вас как младенец.

— И что вам, младенцам, открылось?

— Мы читаем: «И спаси, спасе наш, люди согрешающий», а вы — «И спаси, спасе наш, люди отчаянные».

— Ну, а разница в чем же?

— Ради грешных Господь сошел на землю, а отчаянные — беси. Нам Господь не велит отчаиваться.

Если признать старообрядчество заблуждением не только с позиций церкви, которая сама уже давно уязвляется, но и здравых познаний, то все же как быть с этой младенческой доверчивостью народа? Да ведь без нее, без этой доверчивости, народ ничего больше не возьмет на веру — ни греховное, ни святое, изуверится вконец.

Мамин наблюдал вокруг, как «новые веяния» разносили кержацкие гнездовья — только пух-перо летело. И вместо былой доверчивости поднимался утробный инстинкт — хватать и в рот тащить.

Эти последние дни Мамин «мучился» расколом. Все более в его «приваловском» романе, где духовное и стяжательское, алчность и жажда добрых деяний постоянно сходились лоб в лоб, тема старообрядчества выводилась в самостоятельную линию. Бахаревская семья, это зернышко сюжета, брошенное им давно, теперь выходила на новую роль: она приняла на себя натиск «новых веяний», эта патриархальная семья кололась изнутри: отпадет от «древнего благочестия» глава ее Василий Назарович, снедаемый золотопромышленными заботами, уйдут в разные стороны дети… Непреклонной, все более замыкающейся от мира, где царит всеобщий нравственный разор, останется матерь рухнувшей семьи — Марья Степановна.

Мамин, поставив последнюю точку в «Приваловских миллионах», не утолит своего интереса к этой специфической уральской теме, которая затем разрастется в его творчестве (в романе «Три конца», повести «Братья Гордеевы», в рассказах и очерках), примет некое всеобщее значение, о котором, скорее всего, сам автор и не догадывался.

Закончив «Приваловские миллионы», принимается за роман «Дикое счастье», имевшее первоначальное название «Жилка». В ней разыграется переполненная страстями драма распада кержацко-патриархальной семьи Брагиных. Золотая жилка, случаем, по завету открытая отцу семейства, Гордею, станет олицетворением совращающей силы.

Описывая распад патриархальных семейств, Мамин-Сибиряк никогда не разделял радостей многих своих современников по этому поводу. Модная эмансипация, якобы должная создать новую семью, свободную, без стесняющих обязательств родства, была не по нему. Он видел одно и писал прямо, не коробясь от грубости правды: отец шел на сына, брат на брата… Родовые кланы, иногда охватывающие полдеревни, распадались, и каждый вооружался друг против друга: вилами, топором, огненным петухом, уморением соседской скотины… Писатель не мог предвидеть только одного: распавшиеся в краткие годы тысячелетние родственные, семейные связи подготовили бранное поле для грядущих гражданских, братоубийственных бойнь, не утихавших десятилетия.

— Феклуша, — заглянул Николай Владимирович, — не держи ты, за ради бога, Дмитрия Наркисовича. Да иди-ка сама с нами гулевать-пировать. Христос родился для всех.

Не чаял, конечно, в этот веселый час беспечный, никогда не унывающий хозяин, что, поверженный на многие годы сухоткой спинного мозга, он будет выхаживаться неутомимой заботливой Феклушей. Творя двуперствие, когда он просил смерть оборвать его муки, она ласково укоряла:

— Зачем помирать, еще поживем в свою долю. Христос с нами, милостивец.

…«Маскированные», отгостевав в казанцевском доме, пошли дальше по знакомым. Дмитрию Наркисовичу, однако, расхотелось гулять по морозным улицам. Отпустив жену, чувствуя какое-то неудобство во всем теле, он прислонился к горячим изразцам печи и выслушивал новые экономические планы Николая Владимировича. Тот на этот раз затевал дело с земледельческой колонией в башкирских степях.

— Дело новое, конечно, — размышлял он, видом и тоном своим являя самою основательность, которая все на этот раз предусмотрела, и никаких неожиданностей теперь не будет. — Но я сделал расчеты, тщательно изучил наличный опыт, все аграрные экономические течения. Карман мой пуст, но брат Александр нынче при хороших деньгах и дал на первое обзаведение.

— Как вы мыслите создание колонии? — серьезно спросил Мамин.

— Помните мою долгую летнюю отлучку? Так вот уже не мысль оформилась, а дело сдвинулось. Мы сговорились с двумя казанскими студентами, порвавшими со всякой политической кружковщиной, и арендовали у башкир немалый кусок земли. Этим же летом завезли скот, инвентарь, поставили избу и хозяйственные постройки — пока все на скорую руку… Если просто и кратко ответить на ваш вопрос, то мы хотим организовать образцовую колонию-ферму, своим примером нововведений увлечь крестьян. Предполагается агрономически современная обработка земли, культивирование новых сортов хлебных растений, улучшение пород скота.

— Вы Поленова, конечно, знаете? Я наблюдал его опыт подобных нововведений в Нижней Салде… На три-четыре версты поселок окружен замечательной пашней, засеянной крепкими местными сортами овса и риса, кстати, им же выведенными. Урожай в сто двадцать — сто пятьдесят пудов у него считается большим.