Мы умоляли Ночку вернуться, грозили жестокой расправой, старались обойти её стороной, пересечь ей дорогу и завернуть к стаду. Но тёлочка ловко разгадывала все наши уловки и мчалась с такой резвостью, что намного опережала нас.
Когда мы с Андреем, еле дыша, словно после многокилометрового кросса, добрались до фермы, то увидели Ночку в окружении девчонок. Они гладили её, ласкали, угощали лакомыми кусочками.
— Вы что! — вне себя заорал Андрей и выхватил у девчонок из рук куски хлеба и жмыха. — Совсем хотите Ночку от стада отучить. Она и так пятый раз убегает…
К ферме подошла Зина Лобачёва. Увидев наши багровые лица и взмокшие рубахи, она всё поняла и предупредила девчонок, чтобы они не смели больше баловать Ночку. Потом напомнила про их обещание помогать подпаскам.
— Мы хоть сейчас, — заявили девчонки. — А что делать надо?
— Для начала возьмите под своё наблюдение Ночку. Как прибежит на ферму, не ласкайте её, не прикармливайте, а на верёвочку и обратно в стадо. Чтобы Петя с Андреем не гонялись за ней как угорелые… Да и другие дела есть, — продолжала Зина. — Жить всё лето с телятами в лагере — это вам не дом отдыха. Вот и надо подумать, чтобы не одичали подпаски, про книгу не забыли. И про Митю с Вовой нельзя забывать — они ж должники перед школой, второгодники. Помочь им надо…
С этого дня мы уже больше не гонялись за Ночкой. Стоило ей убежать из стада, как через час-другой девчонки возвращали её обратно в летний лагерь. Потом они принесли нам книги, газеты, журналы, шашки, шахматы, футбольный мяч и даже пионерский горн.
— Это ещё зачем? — удивился Митька.
— А сигналы подавать, — объяснила Зина Лобачёва. — Я вот по телевизору смотрела. Один пастух вместо рожка коров горном приманивал. Побудка там, сбор. Очень здорово у него получалось.
— Вы бы ещё барабан притащили, — фыркнул Митька, но горн мы всё же взяли.
Наше пастушье утро начиналось с сиплого пения дедушкиного рожка, от которого в первую очередь вскакивали мы, подпаски, а телята продолжали ещё нежиться в своём загоне.
— Глупые, несмышлёныши, никакой музыки не понимают, — сердился дед и заставлял нас расталкивать телят.
— Дедушка, а может, на другой трубе сыграть? — однажды предложил Андрей, вынося из палатки помятый, видавший виды пионерский горн. И, приложив мундштук к губам, он заиграл сигнал побудки.
Телята в загоне зашевелились, стали подниматься.
Авдей помог нам выгнать их из летнего лагеря, проводил до пастбища и, наказав очередной смене подпасков кормить телят до отвала, помахал нам рукой.
— А ну, хлопцы, шуруйте тут, казакуйте, а я пошёл… Да рыбёшки не забудьте наловить. На уху там или на жарево…
— Куда это он? — спросил Андрей, когда Авдей скрылся в берёзовых перелесках.
Митька объяснил, что деда не иначе как вызвали по срочному делу на ферму или в правление колхоза.
— Что-то очень часто по срочным делам его вызывают, — засмеялся я и рассказал ребятам, что уже не раз видел Авдея в сельской чайной, где он распивал со стариками приятелями очередные пол-литра.
— А я его позавчера в кустах, в тенёчке застал, — сообщил Андрей. — Укрылся дождевиком и похрапывает, как дитё малое… Нет, дед, как видно, утруждать себя не любит…
— Так он ведь не молоденький. Где ему с его-то годами за телятами гоняться, — вступился Митька. — Вот он так и живёт — даст «цеу» и отдыхает.
— Что это за «цеу» такое? — не понял я.
— Ну, ценные указания, значит…
— Это насчёт рыбы, что ли? Чтобы побольше карасей в бочаге наловить… — заметил Андрей.
— Зря вы, ребята, на него, — вмешался в разговор обычно молчаливый Вовка Костылев. — Деду спасибо сказать надо, что учить нас взялся. У него ж опыт какой, с малых лет в пастухах!
Иногда Авдей, захватив двустволку, пропадал целыми днями. Он бродил по лесам и болотам, бил глухарей, рябчиков, зайцев, уток и сбывал всю эту живность дачникам. Возвращался он в лагерь обычно навеселе, бормотал что-то невразумительное или напевал «По Дону гуляет казак молодой».
Вовка с Митькой угощали его жареной рыбой или молодой земляникой, собранной на вырубке, рассказывали, как прошёл рабочий день, как паслись телята.
Потом Авдей заставлял Митьку сыграть ему на рожке что-нибудь душевное или отобрать из стада самых задиристых бодучих бычков и устроить между ними поединок.
— Да что он кочевряжится! — как-то раз возмутился Андрей. — Подумаешь, князь, феодал телячий — ублажай его, обхаживай. А сам прохлаждается невесть где, птицу бьёт, зайцев. Вот заявим про него в колхоз или в боевой листок напишем.
— Нет, ребята, нельзя, — сказал Митька. — Деда против шерсти лучше не тронь. Разобидится — из подпасков выгонит. И даже заработанного сполна не получишь.
— То есть как не получишь? — удивлялся я. — А по закону?
Митька принялся объяснять, правда довольно путано, что дед Авдей работает в колхозе не как все, а находится на особом счету. Он давно уже не член артели и заключил с правлением договор на пастьбу телят, вроде как бы в частном порядке. И кто ему будет помогать — это уж его дело.
— Он что же, Авдей, шабашник, частная контора? — спросил я.
— Частная не частная, но хозяин делу полный. Всё от него зависит. Ты думаешь, вас пионеры в подпаски определили? Как бы не так. Сам дедушка выбрал — приглянулись вы ему.
