Мама мыла раму - [51]

– Давай не позволим разбить нашу дружбу посторонним людям, – предложила Ева Соломоновна Шенкель главной гостье на своем юбилее.

Праздник, конечно, вышел еще тот. Кому рассказать – со смеху умрешь. За столом – компания Льюиса Кэрролла: мышь Соня, Сумасшедший Шляпник, Мартовский Заяц и Алиса. Алиса – это, конечно, Катька, обряженная матерью в честь Евиного юбилея в идиотское платье с рюшками. На голову – бант. Пришлось терпеть, потому что «значительный момент». Из-за этого дурацкого капронового банта ни одна шапка на голову не лезла – в подъезде прикрепляли.

Антонина Ивановна по случаю нацепила на себя фетровую шляпу с большими полями, из-под которой торчали рыжие кудри. Внешне она напоминала городскую сумасшедшую из числа бывших актрис драматического театра.

– Ну как? – поинтересовалась Самохвалова у дочери перед выходом из дома.

– Нормально, – наврала Катька в отместку за бант.

В трамвае на них оборачивались люди – девочке было неловко, а Антонина, заметившая неподдельный интерес пассажиров, явно чувствовала себя польщенной.

– Ты б еще ведро на голову нацепила, корова, – в сердцах заявила оставшаяся без места тетка в драповом пальто.

– Надо будет – нацеплю, – спокойно пообещала ей Антонина Ивановна. – Все равно будет краше вашего пальто цвета детской неожиданности.

– Мама, – толкнула ее локтем в бок Катька. – Хватит!

– Знаешь что, Катерина, – вальяжно ответила девочке мать, – воспитанный человек – это не тот, кто не заметил, воспитанный человек – это тот, кто не сказал.

– Ну ты же сказала! – прошипела Антонине на ухо девочка.

– Ну и что?! – искренне удивилась Самохвалова, забыв о собственной сентенции.

Тетка в пальто гневно обернулась к царственно восседавшей в хвосте вагона Антонине Ивановне и, держась за поручень, объявила:

– Интеллигенция сраная!

Самохвалова ухом не повела и манерно, двумя пальцами, поправила надетое на голову фетровое недоразумение. Трамвай замер.

– Климакс, – с деланым пониманием произнесла Антонина Ивановна и наклонилась к дочери: – Скоро выходим.

Катьке материнский ответ понравился, несмотря на осуждающие взгляды нескольких женщин, брошенные в сторону Антонины Ивановны. Значения слова девочка, конечно, не знала, но звучало оно космически красиво. Катька решила взять его на вооружение, пригодится.

Кроме Самохваловых, на Евин юбилей припрыгал Александр Абрамович Пташник с новыми зубными протезами во рту, которые, судя по всему, были ему великоваты. С ним Антонина Ивановна и Катя столкнулись прямо у дверей Евиной квартиры.

– Тонечка, – зашамкал Александр Абрамович. – И ты, милое дитя подросткового возраста.

«Сумасшедший», – подумала Катька и спряталась за материнскую спину.

– Идите сюда, девица, – прошепелявил Пташник и дернул девочку за рукав. – Молодым везде у нас дорога, – объяснил он. А потом скомандовал: «Держи»! – И сунул в руки девочке букет из пяти роз, одна из которых явно нуждалась в экстренной реанимации.

Пододвинув ребенка к двери, взрослые гости, собравшись с духом, объявили о своем приходе сумасшедшим стуком в дверь. От неожиданности юбилярша, крутившаяся в прихожей, вздрогнула и разволновалась. Стук повторился. Ева Соломоновна поправила загипсованную руку, висевшую на груди в импровизированной повязке из шарфика с люрексом, и, выкатив грудь, промаршировала к двери.

– Входите, – скомандовала она гостям и протянула свободную руку к цветам.

– Поздравляю, – клацнул вставной челюстью Мартовский Заяц и втолкнул Катьку в квартиру.

Ева Соломоновна заключила девочку в объятия с такой силой, что Катя крякнула. Антонина стянула с головы свою безумную шляпу и обрушилась на подругу, исчезнувшую из ее жизни на долгие три месяца.

– Здравствуй, Ева! – чуть не разрыдалась Самохвалова.

Боевые подруги обнялись и застыли, как Сцилла и Харибда в приемной Посейдона. Пташник по-хозяйски похлопал Еву по заду, констатируя со знанием дела:

– Выросла девочка.

Катька от увиденного обомлела.

– Идем, наивное дитя, – увлек ее Пташник к столу, дав женщинам излить друг на друга радость встречи.

Девочка села на стул, оправив платье, Александр Абрамович с пристрастием посмотрел на накрытый стол и, судя по всему, остался им недоволен.

– Ева, детка, – задвигал он челюстями, – а где щука?

– А что вам не нравится?! – крикнула в ответ хозяйка.

– Мне не нравится твоя пассивность, девочка. Тетя Эсфирь в твоем возрасте умела накрывать стол…

– Тетя Эсфирь в моем возрасте, – парировала ему Ева Соломоновна, – звала в гости только приличных людей.

– Я понял тебя, Евка, чужих сегодня не будет.

– Александр Абрамович, не смешите людей, это их пугает.

– Пуга-а-ает? – подыграл Пташник юбилярше. – Скажи мне, Ева, что может испугать эту роскошную женщину?

Ева Соломоновна подмигнула подруге и уселась за стол.

– Скажите, Тоня, – ювелир сладострастно вытянул губы. – Вы меня боитесь?

Катька, не понимая, что происходит, занервничала и с опаской посмотрела на сиявшую от удовольствия мать.

– А надо? – кокетливо ответила вопросом на вопрос Антонина Ивановна.

– Слушай, Евка, ты не говорила старому Пташнику, что твоя подруга тоже еврейка!

– Александр Абрамович! – расхохоталась Самохвалова и хлопнула сластолюбца по руке.