Мама мыла раму - [38]
На Санечку после этих слов находило затмение, проявлявшееся в любви к обсценной лексике:
– Ты е…сь, что ли?
Антонина Ивановна горделиво поводила плечами, ощущая себя необыкновенно благородной. Тетя Шура в ответ багровела и спешно начинала собираться домой.
– Са-а-ань, – заглядывала ей в глаза Самохвалова. – Ты обиделась, что ли?
– Я обиделась? Я обиделась? Мне на нее почто обижаться? Я за тебя обиделась!
– А я-то тут при чем? – искренне недоумевала Антонина.
– Ни при чем! И муж у тебя жив! И Катьку ты не одна тащишь! И все-то тебе распомогались! Вон Ева твоя и та-а-а! – переходила на крик тетя Шура.
– А с Евой мы сами разберемся. Тебя это, Александра Петровна, вообще не касается.
После этих слов Санечка ни минуты не могла оставаться рядом с «неблагодарной Тонькой» и решительно рвала отношения: «Все так все!»
«Все так все» длилось недолго, самое большее три-четыре дня. Потом в дело включались парламентеры с тарелками съестного в руках.
– Сходи к тете Шуре, – приказывала Антонина Ивановна недовольной Катьке.
– Зачем? – недоумевала девочка, памятуя негодующие речи матери: «не делай добра – не получишь зла», «благими намерениями дорожка в ад вымощена», «век живи – век учись» и т. д.
– Тебе трудно, что ли? – обиженно сводила глаза к переносице Самохвалова, отчего лицо ее становилось как монгольская маска с золотыми шишками на голове.
– А попугай? – ехидно спрашивала дочь.
– Тебе что? Целоваться с ним, что ли? Через порог тарелку передала – и домой.
Катька кряхтела, закатывала глаза, пока мать не видела, и, сопровождаемая криками «Неси аккуратно! Смотри под ноги, коряга!», спускалась по лестнице. На улице девочка с наслаждением отламывала маленький кусочек от края курника и закладывала его за щеку. Пока тот таял, поднималась на второй этаж соседнего подъезда и стучала ногой в дверь.
Открывала Санечка. В квартиру по жесткой договоренности с Антониной Катю больше не пускали, поэтому дипломатические переговоры шли на лестничной площадке. Тетя Шура задавала вопросы нарочито заинтересованно и при этом держала Катьку за руку.
– Как мама, Катюша?
– Нормально.
– Все хорошо?
– Нормально.
– Тетя Ева была?
– Нет, – немногословно высказывалась вторая дипломатическая сторона и всем своим видом демонстрировала готовность покинуть нейтральную территорию с целью возвращения в родные пенаты.
– Привет передавай! – благословляла девочку Санечка и несла тарелку с самохваловским курником на кухню.
– Вот… – удовлетворенно объявляла она свекрови. – Не выдержала Тонька.
Вторая серия дипломатических переговоров происходила спустя пару дней. С тарелкой в стан врага отправлялась Ириска, воодушевленная возможностью сделать пару-тройку звонков одноклассницам.
– Теть Тонь, – протягивала она тарелку и, не дожидаясь приглашения, переступала через порог. – Мама прислала.
– Это что? – поднимала брови Самохвалова.
– Кабан. Можно я позвоню?
– А откуда кабан?
– Можно? – уточняла Ириска.
– Можно. Коля опять, что ли, на охоту ездил?
Ириска пропускала наводящие вопросы соседки мимо ушей и топала к телефону.
Из «спальны» появлялась Катя и, кивнув Ириске, проходила на кухню якобы попить. Антонина Ивановна при виде дочери воодушевлялась и начинала славить Санечкину семью: уж какие люди! Какие же люди! Что отец, что мать, что свекровь!
– Посмотри, Катя, – притворно назидательно обращалась она к дочери. – Что значит семья! Отец – добытчик! Мать – хозяйка!
Катька сдвигала брови, сопротивляясь грубой материнской лести, и присаживалась на тахту поближе к Ириске, вожделенно сжимающей в руках телефонную трубку. Вряд ли это нравилось Санечкиной дочери, но деваться было некуда. В середине восьмидесятых мечту о телефоне лелеяла большая половина жителей Советского Союза. И хотя государство торжественно обещало к излету двадцатого века превратить телефон не в роскошь, а в общедоступный бытовой прибор, отнюдь не каждая квартира была телефонизирована, а торчать зимой в искореженной будке уличного телефона-автомата – это увольте! По необходимости – это понятно: «ноль три» – «Скорая помощь», «ноль два» – милиция, «ноль один» – пожарная команда. Это бесплатно, это экстренно, а где же радость общения? Да и кому придет в голову сказать диспетчеру станции «Скорой помощи»: «Привет! Как дела?» А здесь можно. И как дела, и кто был, и многозначительно похмыкать в трубку, мол, сама понимаешь: да, да… Еще бы расположиться поудобнее, а то и прилечь на тахту, застеленную теплым пледом, и плести, плести словесное кружево, пока не надоест. Но разве это возможно здесь, в соседской квартире, на глазах у любопытных Самохваловых?
– Сама понимаешь… – таинственно произносила Ириска и злобно косилась на Катьку, равнодушно вздыхавшую рядом. Да и не Катька это вовсе, а сплошное разбухшее от любопытства ухо. До чего же несправедлив мир, установивший телефон в чужой квартире!
Антонина Ивановна мужественно терпела в течение получаса, пока Санечкина дочка вела беседу, почти полностью состоявшую из междометий, а потом, устав от собственного гостеприимства, включала телевизор на полную громкость и демонстративно усаживалась в кресло спиной к болтушке.
Все девочки верят в Прекрасного Принца. Потом они вырастают и понимают, что принцы бывают только в сказках. Но Василиса, которую жестокие одноклассники дразнили Периной, точно знала, что принцы существуют. Ее, во всяком случае, Принц ждет и непременно дождется, ведь он обещал, что, когда она вырастет, он обязательно ее найдет и женится на ней. У этого Принца не было белого коня, белого плаща и прочих атрибутов сказочного героя. Но парень в спортивной майке был таким обаятельным и говорил так уверенно, что Василиса ему поверила.Шли годы.
Дуся Ваховская была рождена для того, чтобы стать самой верной на свете женой и самой заботливой матерью.Но – увы! – в стране, где на девять девчонок, по статистике, восемь ребят, каждая девятая женщина остается одинокой. Дуся как раз была из тех, кому не повезло.Но был у Дуси дар, который дается далеко не всем, – умение отдавать.Семейство Селеверовых, к которым Дуся прикипела своей детской, наивной душой, все время указывало ей на ее место: «Каждый сверчок знай свой шесток».Они думали, что живут со сверчком, а на самом деле рядом с ними жил человек, с которым никто не сравнится.
Люся из тех, о ком одни с презрением говорят «дура», а другие с благоговением – «святая». Вторых, конечно, меньше.На самом деле Люся – ангел. В смысле – ангельского терпения и кротости человек. А еще она – врач от бога, а эта профессия, как известно, предполагает гуманное отношение к людям. Люсиным терпением, кротостью и гуманизмом пользуются все – пациенты, муж и дети, друзья, друзья друзей и просто случайные знакомые. Те, кто любит ее по-настоящему, понимают: расточительно алмазом резать стекло, если его можно огранить и любоваться.
Если отношения отцов и детей складываются по-разному, кому как повезет, то отношения бабушек с внуками всегда теплые и трогательные. Задумайтесь – самые дорогие сердцу воспоминания детства у каждого из нас связаны с бабушкой.Татьяна Булатова рассказывает о разных бабушках: среди ее героинь есть и старушки в платочках, и утонченные дамы, и бабушки-модницы с ярким макияжем и в немыслимых нарядах. Говорят, бабушки любят внуков, потому что те отомстят за них своим родителям. Это не так, уверяет нас автор. Для ее героинь появление внуков – шанс прожить еще одну молодость и, может быть, исправить ошибки, за которые корили себя всю жизнь.
«Муж и жена – одна сатана» – гласит народная мудрость. Евгений Вильский был уверен, что проживет со своей Женькой всю жизнь – ведь и зовут их одинаково, и друзья у них общие, и дети – замечательные. Но есть еще одна мудрость: «Жизнь прожить – не поле перейти». И смысл этих слов Вильский постиг, когда понял, что не бывает только белого и только черного, только правильного и только неправильного. И половина – это необязательно одна вторая, вопреки законам математики и логики…
Женщина, любимая отцом, всегда чувствует себя красавицей и любима другими мужчинами.Георгий Одобеску обожал свою Аурику, не сомневался в ее неотразимости и готов был лично задушить каждого, кто посмел бы косо посмотреть на его Прекрасную Золотинку.Для мужа Аурика всю жизнь оставалась самой красивой и желанной женщиной, для дочерей и внучки – непререкаемым авторитетом.Счастлива семья, у которой есть ангел-хранитель. Вдвойне счастлива, если этот ангел – мать, жена и бабушка, чьи безапелляционные советы если и не сильно помогают жить, то, во всяком случае, дают надежду, что все будет хорошо.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.