Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни - [87]

Я несколько удалился от Платона, вернее сказать, немного его осовременил – с целью извлечь из его сочинения хоть какой-то урок. Если любовь – это нехватка чего-то, то полнота противопоказана ей по определению. Это хорошо известно всем любовникам, и это доказывает, как ошибался Аристофан. Удовлетворенная тоска перестает быть тоской: страсть не способна надолго пережить счастье, а счастье – страсть. Отсюда великое страдание любви, в которой главенствует тоска. Отсюда же великое уныние влюбленных, больше не тоскующих друг по другу. Желание самоуничтожается в процессе удовлетворения, следовательно, необходимо, чтобы оно либо оставалось неудовлетворенным, либо умерло. Или несчастье, или утрата.

Каков же выход из этого тупика? Платон предлагает сразу два, но, боюсь, ни один из них не в силах помочь нам справиться со своими любовными трудностями. Что значит любить? Тосковать по тому, что любишь, и желать вечно им обладать. Вот почему любовь эгоистична – во всяком случае, такая любовь – и в то же время вечно изгоняема из самой себя, экстатична, по выражению Лакана, и этот экстаз (экстаз своего «я» в другом человеке) дает довольно точное определение любви как страсти. Это эгоизм, лишенный центра тяжести, словно бы надорванный эгоизм, заполненный отсутствием, пустотой своего объекта и своей собственной пустотой. Он и в самом деле похож на пустоту. Как он может всегда обладать чем-то, если сам он вот-вот умрет, да и чем он может обладать, если сам он – лишь то, чего нет? Платон предлагает спасительный выход в творчестве и продолжении рода, в искусстве или в семье. Это первый из них, самый легкий и самый естественный. Мы наблюдаем его уже у животных, когда их охватывает стремление произвести на свет потомство, когда ими движет любовь, когда они заботятся о детенышах… Разум в этом не участвует, из чего следует, что любовь предшествует разуму или превосходит его. Но откуда же происходит эта любовь? Оттуда, отвечает Диотима, что «смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем – порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого» («Пир»). Такова причина, или принцип любви: любовь – это то, благодаря чему смертные, никогда не оставаясь неизменными по отношению к самим себе, стараются сохранить свое существование и принять хоть какое-то участие в бессмертии. Вечная смена одного другим, и любовь – божество этой смены. Вот почему люди так любят своих детей и вот почему они так любят славу: они любят жизнь и стремятся к бессмертию, а страшит их смерть. Любовь есть сама жизнь, но лишь в той мере, в какой она вечно нуждается в самой себе, вечно желает сохранить себя и никогда не может этого добиться, будучи вечно изъедаемой смертью и обреченной на небытие. Итак, любовь может спастись от абсолютной тоски, абсолютной нищеты и абсолютного несчастья только при условии рождения детей, настаивает Платон. Одни рождают с помощью тела – это называется семья; другие – с помощью духа, и это называется творчество, как в искусстве или политике, так и в науках или философии. На самом ли деле это выход? Возможно. Но не спасение, потому что смерть все равно явится за нами и унесет и нас, и наших детей, и наши труды, и нам никуда не деться от мучительной тоски. В том, что семья – это будущее любви и ее естественное продолжение, не сомневается никто, но никакая семья не поможет спасти любовь, супружество и саму семью. Что касается творчества, то как оно может спасти любовь, если само от нее зависит? Тем более если оно от нее не зависит?

Видимо, понимая все это, Платон предлагает еще один выход, более трудный и требующий большего напряжения. Речь идет о знаменитой восходящей диалектике, которой и завершает свое поучение Диотима. Что это такое? Действительно, восхождение, но духовное, иначе говоря, своего рода процесс инициации и собственно спасение. Это путь, который проделывает любовь, а спасение приходит через красоту. Следовать за любовью, не сбиваясь с дороги, покоряться любви, не замыкаясь на ней, это и значит один за другим преодолевать этапы или ступеньки любви: сначала полюбить за его красоту одно-единственное тело, затем – оба тела, потому что красота их объединяет, затем – красоту души, которая стоит выше красоты тела, затем – красоту поступков и законов, затем – красоту науки и, наконец, абсолютную Красоту – вечную и сверхъестественную, красоту-в-себе, существующую в себе и для себя, красоту, включающую в себя все прекрасное, все то, что ведет происхождение от этой красоты и становится прекрасным благодаря ей. Но ведет нас к этой красоте любовь – спасительная любовь. Иначе говоря, секрет Диотимы (и секрет Платона) таков: любовь спасается религией, и другого спасения для нее нет. Если любовь – это тоска по тому, чего нет, то сама логика существования подталкивает ее к тому, чтобы стремиться к недостающему, к тому, чье отсутствие ощущается все сильнее и сильнее, к тому, нехватка чего становится абсолютной, то есть к Добру (ослепительным проявлением которого является Красота), то есть к трансцендентности, то есть к Богу – чтобы самоуничтожиться в нем, утолить ненасытный голод, обрести, наконец, успокоение и стать счастливым и мертвым! Но позвольте, если больше нет тоски ни по чему, разве это любовь? Не знаю, не знаю… Возможно, Платон сказал бы, что в этом случае не остается ничего, кроме красоты, как Плотин сказал бы, что не остается ничего, кроме Одного, а мистики – что не остается ничего, кроме Бога… Но если Бог не есть любовь, то зачем такой Бог? И разве Бог может испытывать нехватку чего-то?