Малышка - [19]

Поэтому — мне нельзя домой. Не сейчас, когда я слишком на взводе, чтобы трезво оценивать ситуацию.

Рэм выбирает симпатичное уютное кафе, где пахнет пиццей и пряностями.

— Ненавижу фастфуд, — сетует он, изучая меню. — Давай семгу на гриле?

— Обожаю красную рыбу, — соглашаюсь я, хоть аппетита нет.

— Бон-Бон, он ее трахает, — говорит Рэм, когда официантка уходит с нашим заказом. — Таких телок не держат за подружек, так что твой Валенок точно дрючит ее пару раз в неделю, пока ты думаешь, что он в библиотеке.

— Не надо судить всех по себе, — парирую я. Ну нет, «братик», тебе меня не достать. — Некоторые мужчины в состоянии контролировать свой основной инстинкт, и не набрасываются на все, что шевелится.

— Да ладно, мега-мозг, ты знаешь, что я прав.

— Я знаю, что ты сам бы с радостью затащил ту девицу в койку, — корчусь я в ухмылке.

— Ту? Да ни за что, я же не слепой. — Он откидывается на спинку кресла, закладывает ногу на ногу и вдруг говорит: — Я тебя хочу.

Меня берет оторопь, ведь никто и никогда вот так, в лоб, не говорил мне таких вещей. Потому что в моей жизни не было мужчин. Сначала я училась, потом я снова училась, а потом я встретила Костю, и все остальные мужчины просто перестали для меня существовать. В моих мыслях никогда не было сексуальных фантазий с участием других мужчин. Вот уже два года, как я была целиком поглощена тем, что рано или поздно наши отношения созреют до телесного контакта и…

— Я шучу, — обрывает мою мысль Рэм, запрокидывает голову и заливисто, как мальчишка, хохочет.

— Только потому, что знаешь — тебе ничего не обломится, Злой братик, — поддергиваю я. — Прости, но ты эмммм… слишком старый для меня.

Его лицо в этот момент нужно видеть. Он так резко перестает смеяться, что в наступившей тишине взрыв музыки с экрана телевизора лупит по барабанным перепонкам. Щурится, совсем чуть-чуть, но лучики морщинок в уголках его глаз не предвещают ничего хорошего. Но мне все равно: ради того, чтобы поставить на место этого умника, я готова еще хоть сто раз напомнить ему о нашей разнице в возрасте.

— Мне двадцать девять, Бон-Бон, — напоминает Рэм.

— А мне — девятнадцать. Ну, конструктор, как у тебя с математикой? До десяти сосчитаешь?

Нам приносят заказ, и я принюхиваюсь к запеченным на шпажках кусочкам красной рыбы: странно, но теперь у меня появился аппетит. Даже живот урчит. Я не жду, пока Рэм приступит к своей порции и стаскиваю зубами первый кусочек, заедая его ломтиком огурца.

— Ты девственница, — выдает он через минуту, разглядывая меня с хищной улыбкой, от которой мне на минуту становится не по себе. — Ну конечно, девственница. Два года с Тапком — без рук, а такие девушки, как ты, в семнадцать точно не трахаются.

Мне приходиться собрать в кулак все самообладание, чтобы прожевать и проглотить еду, и при этом ничем не выдать свое волнение. И не покраснеть, потому что доберман не спрашивает — он утверждает. Но я буду дурочкой, если начну отпираться, потому что вовремя взятая пауза в сражении может стать залогом будущей победы.

— Девственница, и что? — Я беру стаканчик с колой, прихватываю трубочку губами и медленно, склонив голову на бок, посасываю сладкую вкусняшку.

— Ничего кроме того, что тебе совершенно точно не стоит связываться с олухом, у которого весь сексуальный опыт сводится к перепиху с силиконовой долиной.

— Есть кандидатура получше? — смеюсь я.

— Определенно.

Эта улыбка одним уголком губ… Я едва сдерживаюсь, чтобы не схватить салфетку и прикрыть его рот, лишь бы ее не видеть.

— Тебе говорили, что ты — придурок? — спрашиваю я.

— А тебе говорили, что ты — маленькая пугливая зайка? — отзеркаливает он. — Чтоб я тебя больше в своей постели по утрам не видел, Бон-Бон, иначе попрощаешься с невинностью… пару раз до обеда.

— Извращенец, — еще шире улыбаюсь я, хоть внутри все звенит.

— И еще раз после обеда, — не обращая внимания на мои слова, продолжает Рэм. — И перед сном, обязательно.

Ненавижу его идиотские шуточки.

****

После перекуса мы едем в парк аттракционов, причем Рэм делает это без моего напоминания. Оставляет машину на платной парковке, и мы заходим в ворота, окунаясь в детский визг, влюбленные парочки, компании друзей и запахи сотен сортов цветущих хризантем. Я не шарахаюсь, когда Рэм, желая избавить меня от прущих напролом людей, обхватывает меня за плечи и отодвигает с пути или чуть выходит вперед, изображая волнорез. Но мне совершенно не хочется никакого телесного контакта между нами. Влада я могла спокойно взять за руку или повиснуть у него на локте, но с Владом в принципе все легче и понятнее, и уж точно он не высмеивал мою девственность, будто проказу. Правда, он о ней ничего не знает, потому что наши разговоры никогда не касались настолько личного.

— Держи, — доберман протягивает мне сладкую вату.

Обожаю ее! Визжу, отщипываю кусочек и кладу в рот, щурясь от взрыва вишневой сладости на языке. И вдруг чувствую дыхание на своих губах. Распахиваю глаза — и вижу Рэма: он так близко, что запах дымной корицы, гвоздики и кориандра щекочет мои ноздри. И … есть еще одна нота. Та, которую я никак не могу разгадать. Поднимаюсь на носочки, подаюсь вперед и приближаю нос к ямке внизу его шеи. Вдыхаю, почти уверенная, что теперь я поймаю этот загадочный «последний аккорд». И ничего не происходит.