Малыш и река - [13]

Маленькое озеро дремало. Вечерний свет едва освещал его пустынные воды. Толстые, тесно прижатые друг к другу тополя окружали его со всех сторон и вместе с листвой образовали тенистую ограду. Некоторые росли у самой кромки воды. Другие загораживали нежный горизонт, кристальная ясность которого еще не померкла. Берег был скалистый. Густые зеленые дубы, растущие на склонах высокого утеса, отражались в воде. Водная гладь, всюду чистая и ровная, излучала что-то большее, чем свет. Посреди озера был остров.

На острове стояла маленькая часовня, видневшаяся сквозь ряды высоких кипарисов. Они казались очень старыми. Лодка плавно двигалась по инерции, не нарушая водной глади. Остров, тихий и призрачный, надвигался на нас. Догорающий день, сказочный остров, неправдоподобное безмолвное царство. Ни звука, ни шороха. Весь озерный мир, растения, деревья и вода, были загадочно безмолвны.

Лодка замерла между островом и берегом. Якорь бросили в стоячей воде. Это место и тишина нас смутили. Мы были так взволнованы, что за ужином не произнесли ни слова.

Спал я плохо. Ночь не давала покоя. В безмолвии и тишине этих странных мест таинственно билась жизнь. Смутные шорохи и вздохи, отдаленный глухой шум, чей-то будто неуверенный шаг по песчаному берегу и дыхание невидимого существа, а под зеркалом таинственно-спокойных вод — незримое течение воды…

Кто-то ходил по берегу. Это было, наверное, в полночь. Гатцо тоже слышал, как и я, очень отчетливо, со стороны утеса…

На следующий день мы осмотрели остров.

Заросшая мхом дорога вела к серой от старости часовне. Ветры и зимние дожди разрушили фасад из мягкого известняка. На фасаде был изображен лик Божьей матери, побуревший, словно состарившийся, от лишайников и многолетней работы солнца.

В нише над входом стояла гипсовая статуя. Краски на ней стерлись, лишь на платье едва различались остатки розового цвета. Голубыми буквами в полукружье над скромным образом было написано название часовни.

Название было прекрасно: Богоматерь Сонных Вод.

Часовня была бедной и казалась заброшенной. На деревянном алтаре стояли два небольших свинцовых подсвечника. Тростниковый крест возвышался над престолом. На побеленных известью стенах еще висели засохшие гирлянды из камыша и краснотала. Пахло сыростью.

Мы вышли из часовни и обошли ее кругом. Гатцо обнаружил за часовней две скрытых в высокой траве могилы, на которых росли цветы вероники. Часовню и одинокие могилы тесно обступили кипарисы.

Вода омывала корни старых деревьев, растущих на берегах этого маленького острова и уходящих в воду, их строгие силуэты отражались в воде, и она казалась почти черной.

После острова мы обследовали утес и дубовую рощу, но дальше вглубь пойти не осмелились. Песчаная равнина кончалась там. Скалистые склоны, заросшие дроком и колючим остролистом, подбирались к холму, за которым начиналась сосновая роща.

Ни одной живой души. Ни одного дома. Только ястреб в небе. Он парил над нами, раскинув крылья.

Я сказал:

— Гатцо, какое грустное место.

— Ты прав. Это место не такое, как все. Тут есть души…

Я спросил удивленно:

— Кто тебе сказал?

Он прошептал:

— Вчера ночью мы с тобой слышали, как что-то шевелилось… Это была душа…

— Да, правда, я слышал, — ответил я. — Ты знаешь, что это за душа?

— Не знаю, Паскалé. Но сегодня можно посмотреть. Мы спрячемся. Может быть, сегодня ночью она опять явится.

Сердце мое забилось.

Гатцо продолжал:

— К десяти часам луна скроется. Будет темно. У подножья утеса есть большая пещера. Там устроим засаду.

Мне стало страшно. Он сразу это понял:

— Паскалé, — сказал он мне, — это надо увидеть. Мы же мужчины.

Я молчал и он продолжил:

— Не зря же мы столько проплыли… Оставайся, если хочешь… Я пойду один.

Мне стало стыдно, но страх был сильнее и я сказал:

— Гатцо, этого делать нельзя, мы будем наказаны.

Он пожал плечами и больше не проронил ни слова. После захода луны, раздевшись и уложив одежду себе на голову, Гатцо прыгнул в темную воду и поплыл к утесу. Потом я видел, как он возился на берегу, наверное, одевался. Немного погодя он пропал из виду.

Лодка покачивалась у самого острова. Скрытая в тени деревьев, с берега она была не видна.

Я уселся на носу лодки. Отсюда было удобнее наблюдать за берегом.

Воцарилась глубокая тишина.

Ожидание затягивалось, но спать не хотелось. Я надеялся хотя бы издалека что-нибудь увидеть.

Душа объявилась к полуночи.

Раздвинув кусты, она спустилась на берег. Маленькое белое пятно — такой она мне явилась. Побродила немного, затем приблизилась к воде.

Тут я потерял голову, поднял якорь и тихонечко шестом оттолкнул лодку. Та подчинилась мне и заскользила по черной воде. «Ночь темная, — думал я, — душа не может меня заметить. Я ее увидел только потому, что она белая…» Хотя толком разглядеть ее мне не удалось. Имела ли она форму? Между тем я приближался к ней. Она стояла неподвижно, белое пятно в тени. В этой тени она не видела моего медленного приближения. Как только я появился на берегу, раздался тоненький крик: «О, Господи! Душа!» Я страшно удивился, что меня тоже приняли за душу, и тут же, обретя хладнокровие, спросил:

— Кто ты, как тебя зовут?