Малыш 44 - [71]

У стойки администратора он спросил, нельзя ли ему поговорить с врачом, пояснив, что ему нужна помощь для осмотра жертвы убийства, молодой девушки, тело которой находится в здешнем морге. Похоже, его просьба привела дежурного администратора в замешательство, и тот поинтересовался, не может ли он подождать или прийти в другой раз, когда у них будет поспокойнее. Лев понял, что собеседник не желает иметь с этим делом ничего общего.

— Вопрос не терпит отлагательства.

Администратор с большой неохотой удалился, чтобы узнать, кто из врачей свободен.

Лев нетерпеливо барабанил пальцами по стойке. Ему было не по себе, и он то и дело оглядывался на вход. Он пришел сюда по собственному почину, без разрешения. И чего он надеялся этим достичь? Его работа состояла в том, чтобы найти улики, изобличающие подозреваемого, а не ставить его вину под сомнение. Хотя он был изгнан из влиятельного мира политических преступлений, опустившись на самое дно грязных тайн обычных правонарушений, подход, по большей части, оставался тем же самым. Он списал смерть маленького сына Федора на несчастный случай не из-за отсутствия улик, а потому что таково было требование партии. Он производил аресты на основании врученного ему списка имен, составленного за закрытыми дверями. В этом и заключался его метод. Лев не был настолько наивен, чтобы надеяться, что сможет изменить ход расследования. Он не имел для этого власти. Но даже будь он высокопоставленным офицером, все равно он не смог бы направить отработанные процедуры в другую сторону. Курс был задан, подозреваемый выбран. Бабинича неизбежно признают виновным, и с такой же неизбежностью он умрет. Система не допускала отклонений или признаний в собственной уязвимости. Видимая эффективность была важнее истины.

Хотя какая, собственно, ему разница? Это не его город. Это не его люди. Он не клялся родителям девочки во что бы то ни стало найти убийцу. Он даже не знал ее, да и история ее жизни совершенно его не трогала. Более того, подозреваемый представляет угрозу обществу — он похитил ребенка. Все это — прекрасные причины, чтобы ничего не делать, да и еще об одном забывать не следует:

Разве я могу что-либо изменить?

Администратор вернулся с мужчиной лет сорока, доктором Тяпкиным, который согласился отвести Льва вниз, в морг, и устно проконсультировать его, если его имя не будет упоминаться в официальных документах.

Пока они спускались по лестнице, доктор выразил сомнение в том, что тело девочки до сих пор пребывает в морге.

— Мы не храним трупы долго, если только нас специально не просят об этом. У нас создалось впечатление, что милиция располагает всей необходимой информацией.

— Это вы проводили первичный осмотр?

— Нет. Но я слышал об убийстве и полагал, что вы уже поймали преступника.

— Да, вполне возможно.

— Надеюсь, вы простите мое любопытство, но, кажется, раньше я вас не видел.

— Я прибыл совсем недавно.

— И откуда вы?

— Из Москвы.

— Вас перевели сюда?

— Да.

— Меня тоже направили сюда из Москвы три года назад. Очевидно, вы разочарованы?

Лев предпочел промолчать.

— Можете не отвечать, я все понимаю. В свое время я тоже испытывал разочарование. У меня была определенная репутация, знакомые, семья. Я был дружен с профессором Вовси[6]. Перевод сюда я воспринял как ссылку. Но, разумеется, все получилось совсем наоборот.

Льву было знакомо это имя — профессор Вовси считался одним из ведущих врачей-евреев. Его арест, равно как и аресты его коллег, знаменовал собой начало антисемитских чисток, за которыми стоял Сталин. Были составлены обширные планы. Лев видел их. Предполагалось убрать ключевые фигуры еврейской национальности из сфер наибольшего влияния, вслед за чем должна была развернуться полномасштабная чистка, нацеленная на всех евреев без исключения. Но после смерти Сталина этим планам не суждено было осуществиться.

Не подозревая, о чем думает его собеседник, доктор Тяпкин беззаботно продолжал:

— Я боялся, что меня переводят в какую-нибудь захудалую районную больницу. Но 379-я клиника служит предметом зависти для всей области. Если уж на то пошло, она, пожалуй, даже слишком хороша. Многие рабочие завода предпочитают провести ночь у нас, на кровати с чистыми простынями и со всеми удобствами, включая туалет и горячую воду, чем в своих собственных домах. Мы уже успели понять, что не все из них так серьезно больны, как утверждают. Кое-кто из них пошел даже на то, чтобы отрезать себе фалангу пальца, чтобы задержаться у нас хотя бы на неделю. Единственным решением стало обращение к МГБ, и теперь они проверяют всех поступающих пациентов. Не то чтобы мы не сочувствовали рабочим. Мы прекрасно знаем, что представляют собой их дома. Но если общая производительность снизится из-за количества больных, то мы окажемся крайними. Так что сохранение здоровья людей стало вопросом жизни и смерти не только для пациентов, но и для врачей.

— Понятно.

— Вы служили в московской милиции?

Лев заколебался, не зная, как поступить — признаться в том, что он был сотрудником МГБ, или солгать, что служил в милиции? Ложь выглядела предпочтительнее. Он не хотел, чтобы доктор замкнулся.