Малые ангелы - [43]

Шрифт
Интервал

Затем он помыл посуду, беспорядок стал меньше, вытер ступку, приборы и положил их на место.

Кухня наполнилась ароматами. Испарения креветочной массы, несколько губительно преобладавшие до того, пришли в соответствие с более нежными ароматами, с которыми они соседствовали. Карри должно было скоро быть готовым. Абашеев добавил туда три ложки орехового масла и убавил огонь. Риса в качестве гарнира не предполагалось. Поскольку он не мог донести больше двух емкостей, Абашеев сделал этот выбор. С диетической точки зрения это было обидно, но объективно необходимо.

Абашеев добавил масла в сковородку. Масло затрещало, и он бросил туда лук, который надо было пассеровать перед тем, как начать обжаривать ягненка или его эрзац.

В это время выключили газ.

Очень быстро масло перестало пришептывать.

Абашеев вздрогнул. Перебои газа могли продолжаться несколько дней. Перед ним, по закону термической инерции, продолжало кипеть карри.

Абашеев закрыл газовый кран. Он еще дрожал, но все же не потерял контроля над ситуацией. Он решил изменить меню. С карри из курицы он подаст тартар-бифштекс из чайки. Можно было надеяться, что маринад сделал сырое мясо более ароматным и нежным. Он полил карри соком зеленого лимона, вылил на маринованное мясо еле теплые кусочки лука и зерна кунжута. Оба блюда радовали глаз.

Теперь Абашеев мог покинуть свою квартиру.

Он с трудом пересек проспект. Машин было много, и кастрюли, которыми он потрясал, не позволяли делать зигзаги и подскакивать. Тем не менее он перешел на другую сторону. Он шел по направлению к бульвару Рамбютан.

Наступал вечер, фонари освещали пустой тротуар. Не было видно ни одного прохожего. Что касается водительниц автомобилей, то они сбавляли ход, поравнявшись с Абашеевым, но их имена невозможно было разглядеть за долю секунды, потому что они почти тотчас же выключали освещение номеров своих технических талонов.

Одну из них звали Яшрин Коган.

Проехала другая, Линда Сью, которую можно было распознать по ее табличке.

Поскольку карри остывало, Абашеев убыстрил шаг.

Но дальше следы теряются. Удалось ли Абашееву доставить без помех свои знаки добрососедского отношения? Хорошо ли его приняли или враждебно? Добрался ли он до шестого этажа здания? Не перехватила ли его еще раньше, как только он обогнул угол бульвара Рамбутан, Яшрин Коган или Линда Сью? Понравилось ли его горячее блюдо или его отвергли с негодованием? А его холодное блюдо? Которое из блюд, предложенных в тот вечер, было съедено первым?

40. ДИК ЖЕРИХО

А теперь слушайте меня внимательно. Я не шучу. Речь не идет о том, чтобы определить, правдоподобно или нет то, о чем я рассказываю, ловко оно изложено или нет, сюрреалистично или нет, вписывается ли оно или нет в традицию постэкзотизма, и бормоча ли от страха и воя от негодования разматывал я эти фразы, или же от бесконечной нежности ко всему, что движется, и можно ли увидеть за моим голосом, за тем, что условно называется моим голосом, намерение дать радикальный бой реальности, или же то просто шизофреническое слабоволие в отношении к реальности, или же, еще того более, попытка спеть эгалитаристскую песнь, омраченную или не слишком, отчаянием и отвращением перед настоящим и будущим. Вопрос вовсе не в этом. И даже не в том, жил ли Вилл Шейдман до или после неизвестных, но великих романистов, таких, как Люц Бассман, или Фред Зенфль, или Артем Веселый, и жил ли он во времена лагерей и тюрем, или же, скажем, некоторое время спустя, или же два века, или девять веков спустя, и родствен ли язык тех мужчин и женщин, которые говорят здесь и здесь же молчат, алтайским диалектам, или в нем преобладают славянские или китайские влияния, или же, наоборот, он родствен шаманическим языкам Скалистых гор и Анд, или же его происхождение еще более ведовское. Речь идет совершенно не об этом. Не стоит здесь от меня дожидаться материала для размышлений подобного рода. Я не являю здесь собой доказательства предвзятости поэта, видящего мир в его сдвиге и извращении, будь то магическое или метафорическое. Я говорю на современном языке, и ни на каком ином. Все, что я рассказываю, стопроцентная правда, независимо от того, рассказываю ли я частично, намеками, претенциозно или по-варварски, или даже хожу вокруг да около, не рассказывая на самом деле ничего. Все равно все это уже произошло именно так, как я это описываю, все это уже именно так и произошло, в какой-то момент вашей жизни или моей, или же произойдет позже, в реальности или в наших снах. В этом смысле все очень просто. Образы говорят сами за себя, они безыскусны, они не облекают в плоть ничего иного, кроме как самих себя и еще тех, кто говорит. Вот почему нет никакого смысла подводить здесь шифрованный итог и пытаться вкратце изложить ситуацию.

Возьмем, к примеру, исправительную эпопею Варвалии Лоденко, ее призывы к истреблению власть имущих, ее тоску по полному уничтожению привилегий любого рода. Вопрос заключается вовсе не в том, чтобы узнать, идет ли речь лишь о благонамеренном сне или же выстрел из ружья Варвалии Лоденко худо или бедно, но уже прозвучал в реальности или готовится это сделать, и так это или не так. Проблема абсолютно не в этом.


Еще от автора Антуан Володин
Дондог

Антуан Володин — так подписывает свои романы известный французский писатель, который не очень-то склонен раскрывать свой псевдоним. В его своеобразной, относимой автором к «постэкзотизму» прозе много перекличек с ранней советской литературой, и в частности с романами Андрея Платонова. Фантасмагорический роман «Дондог» относится к лучшим произведениям писателя.


Рекомендуем почитать
Мы вдвоем

Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.


Пробуждение

Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.


Без воды

Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.


Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.