Малые ангелы - [15]

Варвалия Лоденко прервала на этом свою речь. За юртой шевелились овцы, потому что ночью шум речей их сначала обеспокоил, затем укачал, а теперь отсутствие голоса их разбудило.

Старухи зажгли огонь в нескольких метрах от юрты. Пламя отражалось на их задубленной коже, в глубине их глаз, которые, хотя они их и таращили, казались едва открытыми. Стояла великолепная июньская ночь. Созвездия были хорошо видны от горизонта до горизонта, и теплота дня словно продлевалась до звезд и вибрировала, неся в себе запахи степи, тогда как в наши лица летела полынная пыль и садились ночные мухи.

Варвалия Лоденко была одета по-походному, на ней был пиджак из голубого шелка, и риза из меха сурка, и вышитые брюки, которые подарила ей Летиция Шейдман. Ее очень маленькая головка торчала из этих одежд, так что казалось, что группа индейцев из племени живарос уже потрудилась над ней, чтобы уменьшить и сделать из нее трофей, а сестры Ольмес, желая придать ей менее мумифицированный вид, набили ее щеки и даже веки кровяными колбасками, фаршированными монгольским войлоком. Ее части тела также были защищены в местах, представлявшихся наиболее уязвимыми. Правая рука, которая в случае нападения должна была выдержать вес карабина и силу отдачи, была опоясана браслетами, к которым Марина Кубалгай прикрепила вороньи перья и медвежью шерсть.

— Вот, — вздохнула Варвалия Лоденко. — Вот что я скажу в качестве вступления.

Поднялся одобрительный гул, потом вновь наступило молчание. Сборище стариц собиралось теперь размышлять в течение часа или двух, перебирать в последний раз в уме слова Варвалии Лоденко, чтобы найти в них неточности, которые, возможно, ускользнули сначала от их внимания. Несмотря на тщательность, с которой они все вместе трудились над разработкой этого манифеста, они действительно знали, что недостатки могут быть еще исправлены перед отбытием Варвалии в безбрежный мир беды, например, вялость стиля или тяжеловесность.

Варвалия Лоденко нагнулась к огню. Она подбросила в него веточку.

Вид у нее был сморщенный и крохотный, и тем не менее, если все станет развиваться по плану, именно от нее должна изойти искра, от которой огонь разгорится по всей равнине.

13. БЕЛЛА МАРДИРОСЯН

Неожиданно на седьмом этаже начали квохтать куры, сначала не слишком громко, а потом с истерической пронзительностью. Кто-то приближался, или, возможно, то была лиса или ласка. Собака, однако, не лаяла.

Белла Мардиросян раздвинула тряпки, прикрывавшие ее голое тело, и села на край кровати. Она была вся в поту. В спальню просачивался свет зари, сумерки едва только начали побеждать мрак. Как это часто бывает в реальности или в снах, две ящерицы неподвижно застыли на потолке. Было жарко, от влажности руки делались неловкими, под мышками и по бедрам струился рассол. Мы задыхались. Когда я говорю задыхались, я думаю о ней, о Белле Мардиросян, и ни о ком более, разумеется, потому, что в большом здании, где она жила, она была единственной оккупанткой.

Она плохо спала, и она помнила, как неоднократно открывала глаза посреди удушающего мрака и молчания. С мая по октябрь ночи протекали именно так, в ожидании отдыха и свежести, которые не наступали. В окнах уже не оставалось ни одного стекла, но противомоскитная сетка, повешенная перед окном, состояла из слишком частых клеток, и воздуха не хватало.

Белла Мардиросян встала, так она оставалась около двух секунд, стоя и без одежды. Она с сожалением рассматривала канистру с чистой водой, которую накануне наполнила на третьем этаже, в помещении, из которого она сделала себе ванную. Ей бы хотелось чуточку привести себя в порядок, но у нее не было на это времени. Перебранка кур заставила ее спуститься как можно быстрее. Нехотя она натянула свое вчерашнее и позавчерашнее нижнее белье и, сверху, платье без рукавов, которое она вырезала из коричневого поплинового пальто. Отсутствие нескольких пуговиц создавало зияющее декольте. Она стянула его шнурком.

Внизу куры сходили с ума. Кудахтанье и крики не переставали усиливаться. Белла Мардиросян обула резиновые сапоги и закрыла за собой дверь в спальню. Она пробежала по галерее, затем стала спускаться по ступенькам. Это было на последнем, не до конца разрушенном этаже здания, одиннадцатом этаже. На прошлой неделе шел дождь. Ступени пенились под ее ногами. Хлюпанье отдавалось у нее в ногах, словно внутри сапог ее пятки изошли кровавой грязью и в каждое мгновение готовы были распасться. Влажность была повсюду. Вода, застаиваясь между обломками крыши, образовывала скопления, из которых дальше влага стекала по стенам. Слышно было также журчание канализации, прорвавшейся в глубине лифтовой шахты.

На лестничных площадках растекались огромные черные лужи.

Белла Мардиросян пробежала два этажа, когда наконец она услышала дальние призывы собаки, доносившиеся извне, из другого здания, где иногда он отваживался появляться и из которого он опять возник, пятнадцать дней спустя, изголодавшийся и истощенный, покрытый паразитами, с ранами от укусов по всему телу.

Запах испражнений и птицы становился густым. То же можно было сказать и о дневном свете.