Малявка - [85]

Шрифт
Интервал

Матвей утвердительно кивнул ребятам. Пакет пришлось принять. Он, прощаясь опять обняв чудака, сел за руль, и, они двинулись дальше в путь.

… Пётр на мгновенье напрягся, ожидая реакции жены на слова о детях. Слава Богу, она так же светло улыбалась. Облегчённо вздохнув, мужчина погрузился в раздумья…

Воистину, чтоб скатиться вниз, ничего не надо, кроме предательства себя, близких, в погоне за деньгами, каким — то иллюзорным статусным положением и другими побрякушками. Барахтаешься. Не замечаешь, как идёшь ко дну. Постой, постой Петя, не торопись, мысль мелькнула…  «От дна можно сильно оттолкнуться, чтоб опять всплыть, надо только захотеть и постараться… получается, что никогда, ничего не поздно изменить, даже самое худшее… . Слава Богу! Вот только какой ценой это всё достаётся…» — Пётр вздохнул. Теперь своё состояние, эту поездку и всё, что произошло здесь, все, что он испытал, осознал, прожил, как маленькую, но может самую значимую жизнь, кроме, как словами «чудо», «милость» и «счастье», он не мог назвать. Даже не ожидал от себя таких слов, по всему тело растеклись радость и покой благостным теплом. Еле заметная, но лучезарная улыбка озарила его лицо. До Дивеево оно было усталым, выражало боль и утрату.

… В монастыре у него всплывал в памяти разговор с сыном перед армией, их мужской разговор, а значит, Марине и не надобно знать, что такой был. Правда, говорил только сын. Тогда Пётр испытал некую растерянность, внутреннее возмущение и раздражение, хоть старался этого не показывать. Сейчас он был горд сыном. Понял, что тот был ему и любящим ребёнком, и любящим братом, любящим честным другом, порядочным человеком, который не стал лукавить…  «Они не сказали сыну про беременность, обоим по четыре десятка, вроде стыдно  (какая дикость). Откуда он узнал… ? Были нотки боли и растерянности, что от него скрыли. Что отец не задумался о здоровье физическом и психическом своей любимой. О том, что прервали жизнь. О том, как будут жить с этим. Сказал, что жалеет о полученном наследстве, которое ему, наверно, не пригодится. Что родители его как-то сразу выдвинули из семьи, так он почувствовал, решили теперь для себя пожить, — вроде сын как груз для них стал. Напомнил, как Пётр раньше пел, занимаясь резьбой по дереву и так старался, чтоб заказчику понравилось, что светился во время работы. Раньше всей семьёй помогали Перу и придумывали эскизы для резьбы. Жили скромно, но счастливо и дружно. Как квартиру новую вместе обустраивали, у каждого получился свой уютный уголок. После одной комнаты в общежитии, квартира была для них дворцом. С какой любовью отец преподавал в училище «Резьбу по дереву». Каждое занятие было открытием прекрасного мира этого искусства. Работы Петра и учеников дышали любовью, даря радость и тепло. Часто были предложения участвовать в выставках, фестивалях. Потом отцу предложили стать во главе мастерской резьбы по дереву, — мол, хороший бизнес для провинциального русского старинного городка, который круглогодично посещают иностранцы. И что? Новый круг общения. Очень скорое постоянное недовольство отца-бизнесмена, ушла радость и пришли разговоры только о деньгах. Ворчание о том, что ему копейки платят крохоборы за опыт. Частой стала погоня за халявой и лёгкими деньгами. А потом «дочь хорошо пристроили, на другом конце земли», по совету новых приятелей. Сын сказал, что скучает по тем, своим родителям, жившим в меньшем достатке, но ценившим и благодарившим каждый прожитый день и делившими радость с детьми и окружающими; о субботних днях семейного чаепития с комплементами, которые теперь стали «нелепой ерундой». Тогда каждый готовил своё угощение и комплементы каждому члену семьи. И в конце пели эту любимую семейную песню Окуджавы. О смехе, которого давно не слышно в доме. Не узнавал своего отца, потерявшегося в гордыне, наживе, попадавшейся халяве и зачастившей рюмочке, и маму, сникшую после аборта, потерянную и постаревшую. И он не знает, не понимает, — почему, почему, почему??? — отец поменял радость жизни и любимого труда на деньги. И как это всё исправить… Тогда сын быстро ушёл из дома, Пётр заметил его глаза, полные слёз. Но это его не колыхнуло и ему тогда подумалось, — «как эта неженка будет в армии служить?» И вот теперь, прожив в Святом месте эти судьбоносные дни, Пётр прочувствовал и понял те страдания души, именно Души, которые переживал тогда их сын, о которых говорил, но тогда они только подняли на поверхность растерянность, потом возмущение, раздражение от наглости такое говорить отцу, распустив сопли и слюни. Вспомнил Пётр, что когда провожали сына, его сердце захотело обнять его, поблагодарить за искренность, любовь и заботу, но гордыня взяла верх и, он подавил в себе этот порыв. А теперь вот не находил места. Тогда любовь, милосердие, сострадание и искренность окрестил соплями, слюнями и слабостью. Всё перевёрнуто с ног на голову. Вспомнил, как на четвёртый день, он сделал покаяние за родовые аборты. Но, отдыхая после Канавки, не выдержал и включил телефон, увидев SMS от поставщика халявы, хотел тихо уехать от Марины из Дивеево. Такие деньги уплывут! В нём вдруг поднялось столько мути и агрессии на себя и жену за то, что они тут, и ему как то стало не по себе. Пётр встал в растерянности. Три дня было тихо и хорошо, а теперь его разрывает. Он стоял и судорожно выворачивал все карманы, трясущимися руками ища деньги, чтоб вот прям сейчас и уехать. Мимо спешно проходил мужик в мятой рубахе, вытирая со лба пот платком.


Рекомендуем почитать
Сын Эреба

Эта история — серия эпизодов из будничной жизни одного непростого шофёра такси. Он соглашается на любой заказ, берёт совершенно символическую плату и не чурается никого из тех, кто садится к нему в машину. Взамен он только слушает их истории, которые, независимо от содержания и собеседника, ему всегда интересны. Зато выбор финала поездки всегда остаётся за самим шофёром. И не удивительно, ведь он не просто безымянный водитель. Он — сын Эреба.


Властители земли

Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.


Вот роза...

Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.


Красный атлас

Рукодельня-эпистолярня. Самоплагиат опять, сорри…


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Дзига

Маленький роман о черном коте.