Мальва-девственник - [16]
На следующий день она тоже не играла. Отчаявшись, я напрасно ждал. Я закрылся в спальне, чтобы позвонить технику и предупредить, что не смог сделать запись: должен ли я вернуть аппарат, как договаривались, или могу подержать у себя еще день или два, не теряя надежды? Ответа я не дождался: я услышал, что соседка играет на пианино, быстро повесил трубку и с облегчением нажал кнопки стоящего на столе аппарата. Она играла, ура! И с той же неловкостью, теми же оплошностями, теми же повторами, какое чудо! Я ждал того самого места. И вот она его играла, Боже мой, как оно было прекрасно! И я записал его, записал эту печаль. Я поспешил убрать аппарат в пакет и помчался с сокровищем в институт.
Техник надел наушники, чтобы его прослушать. По недовольной гримасе я сразу понял, что что-то не так, он снял наушники и сказал: это невозможно слушать, все слишком расплывчато, я предупреждал, вы думаете, что в квартире тихо, потому что привыкли к ней, слух по-разному воспринимает шум внешний и те незаметные звуки, что вы производите сами или нарочно пытаетесь уловить, а машина не способна на работу, которую делает слух; единственное решение — дать запись профессиональному пианисту, чтобы он воспроизвел нужный кусок, имитируя сбои. Я отказался. Решил, наконец, поговорить с соседкой. Я попросил, чтобы ей заплатили за работу: ей надо будет прийти в студию записать тот музыкальный фрагмент. Несколько дней я колебался, а потом решился и позвонил в звонок. Приотворив дверь, она извинилась, ей нужно было одеться, затем через несколько секунд она вернулась, по-прежнему краснея. Я рассказал о своем предложении, она ответила, что ей нужно подумать. На следующий день она постучала в дверь, дабы торжественно объявить, что она согласна. С этого момента моя жизнь превратилась в ад. Она играла фрагмент с утра до вечера, зубрила его, занималась с преподавателем дополнительные часы, посвященные единственному куску, тот понемногу становился лучше, сводя на нет все мое волнение, через сорок восемь часов он был совершенен, изуродован совершенством, я его ненавидел.
Я не мог помешать девушке прийти в студию вместе с преподавателем. Она играла с гордостью. Я попытался объяснить, чего именно желал, она ответила: если я правильно понимаю, вы просите меня играть плохо? Она обиделась, подумала что я над ней подшучиваю. Ее чересчур нарочитые оплошности были хуже непопадания в ноты: они били по моему чувству мелодии. Но в студии, используя разные записи, вместе с техниками с горем пополам мы могли более-менее воссоздать то, что требовалось. И этой июльской ночью, чувствуя комок в горле, пока на Аренах Арля по экрану скользили картинки, я вновь услышал, как играет соседка. Может, она приехала тайно?
По возвращении я нашел в почтовом ящике ее записку: с видом теплого участия, вуалирующим ледяную холодность, она выражала надежду, что вечер прошел хорошо. Когда же вернулась она, я подумал, что она стала скрытной, понял, что она меня избегает, а однажды на улице мне показалось даже, что она уставилась на меня с ненавистью. Тем не менее, мы по-прежнему все друг о друге знали. Но в этом было что-то новое, неприятное, непоправимое: она более не играла на пианино. Она больше никогда на нем не играла, лишь один раз. В одно прекрасное утро я снова услышал мелодию, она снова была со мною, неожиданная, по-прежнему несравненная в своей грусти, словно, пока девушки не было, ее играл призрак: от избытка чувств я был готов целовать стену, за которой она звучала. Но то было лишь ознаменование ее ухода. Девушка, что живет по соседству, мне нравится, и этот текст — единственный способ сказать ей об этом.
Лимонное дерево[13]
Я восхищался изящной мощью его рук тайком. Я никогда их не гладил. Иногда я их грубо, быстро пожимал, как свой парень. Дружеские объятия становились более частыми, когда мы без остановки выпивали множество кружек пива, мы устраивали соревнования, нам доводилось, сидя бок о бок, опрокидывать штук по восемь, пока Боб растерянно глядел на нас, он пользовался предлогом, что беден, чтобы покупать себе выпивку, он не мог оплатить нам в долг семнадцатую и восемнадцатую кружки, и Жано, официант, нам отказал. Жано был старый чудак; когда его окликали из другого конца зала, он вопил: «Снимай штаны, я сейчас подойду!», это была его любимая шутка, с девочками он разговаривал почтительнее. Что до девочек, то мы поглядывали на них лишь в зеркало и до тех пор, пока они не замечали, Боб мастак отводить взгляд in extremis, он клал сигарету, чтобы она не упала, говорил, что из-за пива у нас стеклянный и даже мерзкий взгляд. Нам было хорошо от пива. Боб ушел на лекции раньше, он был странным, он поминутно бросал нас без объяснений: вероятно, чувствовал, что его мордашка девственника вызывала у нас после четвертой кружки желание делать ему больно, врать, втягивать в грязные делишки, он был наивным. Мы уже не годились для занятий по географии, так что лучше уж прогулять. Поддев рукой дно бумажного стаканчика, Систу заставил его выполнить рискованный тройной прыжок, затем мы опустошили карманы, вытаскивая монеты, а Жано собирал их в ладошку, говоря, что заведение не предоставляет кредитов такой пьяни. Жано не стеснялся теребить руку Франсиса, он так прославился своими шутками, что никто бы не заподозрил его в гомосексуальности. Я же дрожал от страха, что мой Систу догадается о моем влечении. Когда я был столь пьян, я засовывал руки поглубже в карманы. Но Систу был таким нежным, однажды, выйдя из кафе, он стал тереться лбом о мое плечо, он отвешивал мне пинки по заднице, делал вид, что толкает меня в овраг, чтобы потом подхватить руками. Порой я говорил себе, что он все понял и бес игрока тянет его поближе ко мне, словно он моя тень или близнец.
«Когда Гибер небрежно позволяет просочиться в текст тому или иному слову, кисленькому, словно леденец, — это для того, читатель, чтобы ты насладился. Когда он решает “выбелить свою кожу”, то делает это не только для персонажа, в которого влюблен, но и чтобы прикоснуться к тебе, читатель. Вот почему возможная неискренность автора никоим образом не вредит его автобиографии». Liberation «“Одинокие приключения” рассказывают о встречах и путешествиях, о желании и отвращении, о кошмарах любовного воздержания, которое иногда возбуждает больше, чем утоление страсти».
Роман французского писателя Эрве Гибера «СПИД» повествует о трагической судьбе нескольких молодых людей, заболевших страшной болезнью. Все они — «голубые», достаточно было заразиться одному, как угроза мучительной смерти нависла над всеми. Автор, возможно, впервые делает художественную попытку осмыслить состояние, в которое попадает молодой человек, обнаруживший у себя приметы ужасной болезни.Трагической истории жизни сестер-близнецов, которые в силу обстоятельств меняются ролями, посвящен роман Ги де Кара «Жрицы любви».* * *ЭТО одиночество, отчаяние, безнадежность…ЭТО предательство вчерашних друзей…ЭТО страх и презрение в глазах окружающих…ЭТО тягостное ожидание смерти…СПИД… Эту страшную болезнь называют «чумой XX века».
Роман французского писателя Эрве Гибера «СПИД» повествует о трагической судьбе нескольких молодых людей, заболевших страшной болезнью. Все они — «голубые», достаточно было заразиться одному, как угроза мучительной смерти нависла над всеми. Автор, возможно, впервые делает художественную попытку осмыслить состояние, в которое попадает молодой человек, обнаруживший у себя приметы ужасной болезни.* * *ЭТО одиночество, отчаяние, безнадежность…ЭТО предательство вчерашних друзей…ЭТО страх и презрение в глазах окружающих…ЭТО тягостное ожидание смерти…СПИД… Эту страшную болезнь называют «чумой XX века».
Толпы зрителей собираются на трибунах. Начинается коррида. Но только вместо быка — плюющийся ядом мальчик, а вместо тореадора — инфантеро… 25 июня 1783 года маркиз де Сад написал жене: «Из-за вас я поверил в призраков, и теперь желают они воплотиться». «Я не хочу вынимать меча, ушедшего по самую рукоятку в детский затылок; рука так сильно сжала клинок, как будто слилась с ним и пальцы теперь стальные, а клинок трепещет, словно превратившись в плоть, проникшую в плоть чужую; огни погасли, повсюду лишь серый дым; сидя на лошади, я бью по косой, я наверху, ребенок внизу, я довожу его до изнеможения, хлещу в разные стороны, и в тот момент, когда ему удается уклониться, валю его наземь». Я писал эту книгу, вспоминая о потрясениях, которые испытал, читая подростком Пьера Гийота — «Эдем, Эдем, Эдем» и «Могилу для 500 000 солдат», а также «Кобру» Северо Сардуя… После этой книги я исчезну, раскрыв все карты (Эрве Гибер).
Гибер показывает нам странные предметы - вибрирующее кресло, вакуумную машину, щипцы для завивки ресниц, эфирную маску, ортопедический воротник - и ведет в волнующий мир: мы попадаем в турецкие бани, зоологические галереи, зверинец, кабинет таксидермиста, открывая для себя видения и страхи писателя и фотографа. Книга, задуманная и написанная в конце 70-х годов, была опубликована незадолго до смерти писателя."Порок" нельзя отнести ни к какому жанру. Это не роман, не фотоальбом. Название книги предвещает скандал, однако о самом пороке не говорится явно, читателя отсылают к его собственным порокам.Где же обещанное? Возможно, порок - в необычном употреблении привычных вещей или в новой интерпретации обыкновенного слова.
В 1989 году Эрве Гибер опубликовал записи из своего дневника, посвященные Венсану — юноше, который впервые появляется на страницах книги «Путешествие с двумя детьми». «Что это было? Страсть? Любовь? Эротическое наваждение? Или одна из моих выдумок?» «Венсан — персонаж “деструктивный”: алкоголь, наркотики, дикий нрав. Гибер — светловолосый, худой, очаровательный, с ангельской внешностью. Но мы ведь знаем, кто водится в тихом омуте… — один из самых тонких, проницательных и изощренных писателей». Le Nouvel Observateur «Сила Гибера в том, что нежности и непристойности он произносит с наслаждением, которое многие назовут мазохистским.
Жизнь… Она такая непредсказуемая, никогда не знаешь, что ждёт тебя за поворотом. Победа или проигрыш, правда или ложь. В наше время между ними уже практически стёрты грани. Одно не может существовать без другого. Но нельзя сказать, что это плохо. Всё в жизни переплетено, и во всём есть определённый смысл.Кто такой шпион? Бездушная, жестокая машина, которая живёт тем, что работает на одних людей и предаёт других. Но кто-нибудь задумывался, что этот шпион чувствует, что творится в его душе.В этом произведении описывается жизнь одной шпионки, её мысли, чувства.
Геннадий Александрович Исиков – известный писатель, член Российского Союза писателей, кандидат в члены Интернационального Союза писателей, победитель многих литературных конкурсов. Книга «Наследники Дерсу» – одно из лучших произведений автора, не зря отрывок из нее включен в «Хрестоматию для старшего школьного возраста „Мир глазами современных писателей“» в серии «Писатели ХХI века», «Современники и классики». Роман, написанный в лучших традициях советской классической прозы, переносит читателя во времена великой эпохи развитого социализма в нашей стране.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дом Аниты» — эротический роман о Холокосте. Эту книгу написал в Нью-Йорке на английском языке родившийся в Ленинграде художник Борис Лурье (1924–2008). 5 лет он провел в нацистских концлагерях, в том числе в Бухенвальде. Почти вся его семья погибла. Борис Лурье чудом уцелел и уехал в США. Роман о сексуальном концлагере в центре Нью-Йорка был опубликован в 2010 году, после смерти автора. Дом Аниты — сексуальный концлагерь в центре Нью-Йорка. Рабы угождают госпожам, выполняя их прихоти. Здесь же обитают призраки убитых евреев.
От издателя Книги Витткоп поражают смертельным великолепием стиля. «Некрофил» — ослепительная повесть о невозможной любви — нисколько не утратил своей взрывной силы.Le TempsПроза Витткоп сродни кинематографу. Между короткими, искусно смонтированными сценами зияют пробелы, подобные темным ущельям.Die ZeitГабриэль Витткоп принадлежит к числу писателей, которые больше всего любят повороты, изгибы и лабиринты. Но ей всегда удавалось дойти до самого конца.Lire.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Без малого 20 лет Диана Кочубей де Богарнэ (1918–1989), дочь князя Евгения Кочубея, была спутницей Жоржа Батая. Она опубликовала лишь одну книгу «Ангелы с плетками» (1955). В этом «порочном» романе, который вышел в знаменитом издательстве Olympia Press и был запрещен цензурой, слышны отголоски текстов Батая. Июнь 1866 года. Юная Виктория приветствует Кеннета и Анджелу — родственников, которые возвращаются в Англию после долгого пребывания в Индии. Никто в усадьбе не подозревает, что новые друзья, которых девочка боготворит, решили открыть ей тайны любовных наслаждений.