Малороссийская проза - [265]

Степан Федорович. А чем это?

Незнакомый. Видите ли, я сказал вам, что я чистильщик. Так я рассудил поочистить у вас дом от всего, не принадлежащего вам, а чрез то очистится и душа ваша, которая, как знаю, крепко запачкана. (Видя, что Степан Федорович более еще испугался.) Да не беспокойтесь так. Я у вас недолго прогощу. Во-первых, позвольте мне по-приятельски попросить чего поужинать!

Степан Федорович (силится встать). Вот я позову кого-нибудь…

Незнакомый. Я сказал вам, не беспокойтесь. Вы – никого не отыщете. Все ваши люди перевязаны и под надзором моих товарищей. Последнего хлопца вашего я вышвырнул из сеней в кучу.

Степан Федорович (сложив руки, хочет броситься на колени). Помилуйте!.. Умилосердитесь!..

Незнакомый (встав и удерживая его). Да ну-те же, Степан Федорович, не тревожьтесь. Вы и бог знает, что предполагаете. Я прошу у вас прежде всего закусить что-нибудь.

Степан Федорович. Ей! ничего не имею… Такая бедность, такая мизерность!.. едва сам могу пропитываться… чуть с голода не умираю!..

Незнакомый. Ну, и нужды нет. На нет суда нет. Я ужин найду в другом месте. А чтоб нам не скучно сидеть было вечер, так достаньте ваши деньги. Станем скуки ради пересчитывать их.

Степан Федорович. Какие у меня деньги? Божусь вам, что в такой крайности живу, что почти…

Незнакомый. И то правда. Раздавши столько денег, конечно, у вас их немного окажется в наличности. Но вот что, домине… учились вы по-латыни?

Степан Федорович. Куда мне учиться! Едва кусок хлеба имею.

Незнакомый. Жаль мне вас, любезный друг! Позвольте мне хоть договорить с вами дружелюбно. Нехорошо вы сделали, что раздали свои деньги и теперь живете как истинный бессребреник, не имеете не только необходимого для себя, но и чем угостить странника. Жаль мне вас, искренно жаль.

Степан Федорович (ободряясь). Что же делать! Такая моя сострадательная натура. Узнав человека в крайности, я свое последнее отдаю ему.

Незнакомый. Прекрасно, похвально и благородно. Надеюсь, что мой приезд будет не вотще. Знаете ли, любезный друг? Все те, которые вам отдали свое серебро и другие вещи в залог, крепко нуждаются в них и прислали меня просить вас о возвращении.

Степан Федорович. Где, какие вещи? У меня нет ничего.

Незнакомый. Неоднократно прошу вас быть покойным. Вы до того растревожились, что и не знаете, есть ли у вас что или нет. Потрудитесь отпереть вот те сундуки, так мы и сами достанем. Правда, вы крепко встревожены, дрожите; я найду, кому прислужить нам. С позволения вашего, любезный хозяин! (Отодвинув стекло, отпирает ставень и кричит в окно:) А что, дети? Кто есть свободный, идите послужить нам.

И мигом небольшая хата Степана Федоровича наполнилась нежданными гостями. Несчастный хозяин, ожидая скорой смерти, пал на колена и читал молитвы, какие в этом положении только мог припомнить.

Гаркуша. Да ну, старый хрен. Не задерживай моих хлопцев. Им время нужное. Давай-ка, голубчик, ключи.

Степан Федорович (плача и ломая руки). Ох, пощадите!.. Ох, умилосердитесь!..

Гаркуша. Да в чем тут милосердовать? Лиха не будет. Возьмем заграбленное тобою. (Увидев книгу, берет ее к себе.) А вот и записка твоему сокровищу. Всего лучше, примем по описи, как будто судовые. Давай доброю волею ключи, а не то…

Один из шайки, хлестнув Степана Федоровича плеткою: «Давайте же скорее».

Гаркуша (грозно вскрикнул). Кто смеет руку поднимать на – уже и без того – жалкого? (Потом с большим хладнокровием.) Товпыга! отсчитай виновному за дерзость пятьдесят барбар да двадцать прибавь для памяти.

Товпыга, схватя провинившегося за шиворот, вывел его из избы; а Гаркуша между тем, не могши убедить, чтобы Степан Федорович отдал добровольно ключи, приказал разбить замки у сундуков, вынул из них серебро, поверил против тетради, разложил в кучи – и принадлежащее Омельяну Никитичу приказал одному из своих хлопцев немедленно отвезти к нему в деревню и сдать все зятю его со всею исправностью. Потом, обратясь к Степану Федоровичу, сказал: «И все прошу тебя об одном: не беспокойся и не сетуй так много. Кроме отправленного к Омельяну Никитовичу, я раздам все каждому по принадлежности».

Степан Федорович (плача горько). Но мои деньги… мои деньги… пропал я!..

Гаркуша. Отчего же пропадать? Мы и тут тебе поможем. Кроме того, что я, возвращая вещи каждому, напомню о заплате должных тебе денег, а вот тебе еще открытый лист, с которым ты явись к твоим должникам.

И, оторвав от тетради листок, написал:

«Кто должен Степану Федоровичу, прошу возвратить ему половину суммы, а другую взнести в Переяславскую бурсу на вспоможение бурсакам, от них же один позаботится о точном исполнении сего.

Гаркуша,

Не советую ожидать от меня напоминания».

Потом, обратясь к Степану Федоровичу, начал говорить: «Не обманывай Бога и добрых людей. К чему ты притворялся нищим и обманул даже меня? Справляясь о жизни здешних панов, о тебе я только и слышал, что ты беднейший, мизернейший. Я и не трогал тебя. Но лишь узнал, что ты имеешь деньги и тайком ссужаешь ими, кому трафится нужда, – ну, это бы еще и ничего: почему не пособить ближнему в горе, – но ты берешь ужасные проценты, насчитываешь большой рост и тем разоряешь вверяющихся тебе. Это не годится. Это не может быть терпимо. Такое зло надобно искоренять. И мне ли оставить это без наказания? Я знаю, что у тебя денег в наличности очень мало; а если бы стоило того, я взял бы их. Впрочем, не сетуй. Должники твои хоть по небольшим частям, но по моей просьбе взнесут. Ты же привык к умеренности, к воздержанию; тебе немного надобно, чтоб докормить себя по смерть. Жить ты не умел и не сумеешь. Еще вот что: продолжай молиться и читать акафисты; но не забывай, что так же свято служить ближнему и во всяком случае быть ему полезным. Прощай, помни слова смиренного Гаркуши. А ну, дети, в путь. Серебро и обоз до случая. Развезем мимоездом».