Мальмезон - [5]

— Скалли, я знаю, кто из нас страдает сомнамбулизмом! — он указал на засос у себя на шее. — Сам себе его я точно не мог поставить.

— А нарисовать это? — я прикрыла одной рукой грудь, другой опустила одеяло, оголяя свой разрисованный живот.

Его удивление сменилось жутким хохотом. Я уже хотела обидеться, но глядя на сияющее лицо Малдера, не смогла сдержать смех.

— Да, думаю, сама себе ты не могла нарисовать такую картину, — Малдер подошел ближе.

— Значит, ты признаешь, что это твоих рук дело?

— Но там же нет моей подписи, — усмехнулся он.

Я снова замоталась в одеяло: намереваюсь одеться прежде, чем продолжать этот разговор. Достав сумку, выудила первый попавшийся комплект нижнего белья, рубашку, брюки и направилась в ванную. Я старательно смывала мочалкой художество с живота, когда заметила очередной шедевр на моем теле…

— Черт возьми!!! Малдер!!!

Наспех натянув белье, я выбежала из ванной. Мой уже наполовину одетый напарник стоял с ошарашенным лицом, в его глазах читался неподдельный ужас, будто он ожидал, что после этого воинственного клича я накинусь на него с тесаком или чем-нибудь поострее.

— Я, кажется, нашла твою подпись к картине на моем животе, — указала я на внутреннюю часть правого бедра, на котором красовалась надпись «Истина тут» и стрелочка к моему интимному месту.

Малдер опять захохотал:

— Скалли, похоже, мы оба страдаем сомнамбулизмом.

— Черт возьми, Малдер!

Я хотела запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым. Но под руку попалась все та же многострадальная подушка. Напарник поднял руки в знак поражения, наконец, прекратив хохотать.

— Ладно, одевайся. Разберемся с регистрацией, поедим, а заодно постараемся узнать, что с нами случилось, — он кивнул на мой живот.

— Идет… — я положила подушку на кровать. И тут заметила на полу рубашку от своей пижамы. Подняв ее, осторожно исследовала предмет одежды, из подозрительного найдя лишь грязный отпечаток большой мужской руки.

Продемонстрировав очередную «улику» Малдеру, я опустилась на колени и заглянула под кровать, обнаружив там свои пижамные штаны, а так же футболку и спортивные штаны Малдера, в которых он вчера лег спать. Напарник присел рядом и выудил находки из-под кровати.

— Интересно… — задумчиво изрек он, разглядывая испачканную одежду.

— Что это значит, Малдер?

— Это значит, что ночью мы точно выходили из номера. И скорее всего — на улицу.

— Не факт. Смотри, это не похоже на обычную грязь, слишком светлая, — я сунула ему под нос футболку. — Думаю, это шликер.

Малдер задумчиво почесал подбородок.

— Шликер? — переспросил он, так и не дождавшись от меня объяснений.

— Это жидкая масса из тонкой белой глины, глицерина и воды, которую используют в гончарном производстве.

Его брови непроизвольно приподнялись в удивлении.

— Ты хочешь сказать, что мы проснулись посреди ночи и вдруг решили заняться гончарным делом?

— А так же рисованием и кое-чем более интересным, что не включает одежду, — ответила я, хмурясь.

— И еще ты потеряла сережку.

— Что? — я тут же схватилась за мочки. — Точно. Правой нет. Ну что ж… — произнесла я как можно беззаботнее, поднялась с колен и направилась в ванную, изо всех сил пытаясь удержаться от смеха. — Будем надеяться, что она просто потерялась, а не была проглочена кое-кем в процессе любовных ласк. Это же «гвоздик», а, как говорят гастроэнтерологи: проглотил «гвоздик» — жди эзофагогастродуоденоскопию[3].

Малдер уставился на меня с широкими от страха и удивления глазами:

— Эзо-фаго… чего?

— Эзофагогастродуоденоскопию, — быстро протараторила я и захлопнула за собой дверь ванной, оставив напарника гадать, надо ли ему паниковать прямо сейчас, или можно подождать до завтра.

* * *

Через двадцать минут мы спустились в пустующий холл, пытаясь найти странного дворецкого. Похоже, других постояльцев и дух простыл: в доме стояла абсолютная тишина. Вдруг из правого крыла гостиницы раздался оглушительный грохот падающей посуды. Мы метнулись туда и остановились на пороге просторной кухни, посреди которой стоял внушительных размеров стол. Вдоль одной стены тянулся ряд шкафов и буфетов. Горе-дворецкий стоял на табурете, пытаясь расставить серебряную посуду на верхней полке самого отдаленного буфета. Одно блюдо валялось на полу.

Скалли направилась к дворецкому, чтобы помочь и избавить старика от необходимости спускаться за упавшей тарелкой. Она нагнулась, замерла, а потом присела на корточки. Я подошел ближе, чтобы посмотреть, что привлекло ее внимание. Напарница повернулась, протянула руку и продемонстрировала свою находку — потерянную серьгу. Я медленно перевел взгляд от крошечного «гвоздика» до лица Скалли: ее щеки пылали, и по широко распахнутым глазам было ясно, что напарницу осенило.

Она молча взяла с пола блюдо, встала и протянула его дворецкому, которого уже не было на табурете. Мы огляделись. Никакого старика.

Скалли тронула меня за локоть.

— Малдер, мы были здесь ночью.

— Значит, фиброгастро-как-её-там мне не грозит? Я ведь не съел твою сережку, — саркастически заметил я.

— Мне кажется, наша амнезия может оказаться пострашнее гастроскопии. Не радуйся раньше времени, — осадила Скалли, глядя на меня с убийственной серьезностью.