Маленькое кафе в Копенгагене - [20]

Миниатюрная, изящная женщина со светлыми волосами, забранными в хвостик, в черных джинсах и черном джемпере, протирала столы быстрыми экономными движениями. Подняв голову, она с улыбкой произнесла что-то вроде «Ку морэн» и, последний раз взмахнув полотенцем, повернулась ко мне.

– Извините, я ищу Еву Вильдер.

Мои практичные балетки слегка поскрипывали на паркете в елочку. Я сделала пару шагов к женщине, стараясь не глазеть слишком откровенно по сторонам. А поглазеть хотелось, так много тут было всякой всячины. Узкий и длинный зал, белые стены снизу доверху расписаны цветами – но не китч «под сельский стиль». Немного размытая роспись, напоминающая акварель, выглядела современно и изящно.

– А вы ее уже нашли. – В ее глазах светилось неподдельное удовольствие. – Вы, должно быть, Кейт. Ларс мне все уши про вас прожужжал.

Она отложила полотенце, взяла меня за плечи и стала рассматривать с таким радостным вниманием, что я немного струхнула – уж не приняла ли она меня за давно пропавшую родственницу.

– Как же я рада с вами познакомиться. Вот увидите, мы с вами обязательно подружимся. Добро пожаловать в «Варме».

Даже не переведя дыхания после длинной тирады, она потянула меня к деревянному столу, крашенному белоснежной эмалью, и усадила на стул.

– Давайте выпьем кофе, и вы мне расскажете о себе.

– Кофе – это замечательно, – произнесла я с чопорной британской любезностью, надеясь, что Ева забудет про окончание своей фразы.

– А винерброд?

Я собралась было отклонить предложение, но желудок издал жалобный стон, такой оглушительный, что Ева не стала ждать ответа. Перед поездкой я все же успела проделать небольшую работу и про эту странность уже знала: то, что весь остальной мир называет датской сдобой, здесь, в Дании, величают венским хлебом. Вот такие пироги.

– Да, пожалуйста. Я сегодня за весь день выпила только чашку кофе, и то в самолете. – И я состроила скорбную физиономию, чтобы всем стало меня жалко.

– Это мы сейчас исправим. – Как и у сына, английский у нее оказался с легким американским акцентом. А вот глаза совсем другие, не небесно-голубые, как у него. У Евы глаза были теплые, карие, с веселым прищуром, они придавали ее лицу с мелкими чертами вид проказливого эльфа. Трудно было поверить, что это мать дюжего Ларса. Женщина была вдвое меньше его ростом и вообще выглядела слишком молодой для такого сына.

Я села и, пока хозяйка хлопотала на кухне, как следует осмотрелась. В середине длинной черной стены имелся прилавок, за ним – бесконечные ряды металлических коробок с кофе и крашеные серые стеллажи с тарелками, чашками и кружками. Даже издали я различила синий цветочный орнамент – фирменный узор Королевской копенгагенской фарфоровой мануфактуры. На самом прилавке выстроились стеклянные колпаки, а под ними разнообразнейшие пирожные, кексы и десерты. Между ними в стеклянных шкафчиках были разложены разноцветные сэндвичи, слишком нарядные и красивые, чтобы их есть.

Сквозь сервировочное окошко в стене можно было разглядеть маленькую, очень компактную кухню, с которой и неслись все эти волшебные запахи.

– Как насчет колумбийского кофе сегодня? – подошедшая Ева одарила меня очередным одобрительным взглядом.

Я кивнула:

– Это просто прекрасно. – Что-то в ее озорной улыбке заставило меня прибавить: – Хотя, честно говоря, в студенческие годы я подрабатывала в кафе как бариста и, боюсь, колумбийский кофе меня как-то особо не цеплял.

– Полезная профессия. Тот, кто умеет готовить кофе, без работы не останется. Я вас, пожалуй, поэксплуатирую, если народу будет много. – Хоть она и подмигнула, я была почти уверена, что это не шутка.

– А вы со всем этим сама управляетесь?

– По большей части, но время от времени приходят помогать друзья или студенты.

– Чудесное место.

На стенах кафе я углядела бледно-зеленого оттенка мяты стеклянные полки с маленькими, идеально подобранными композициями. Пять изящных винных фужеров из темно-фиолетового стекла. Семь серебряных яиц разных размеров. Отдельную полку занимала единственная старинная чашка с блюдцем. Ничего подобного я раньше не видела и пришла в полный восторг. Вся эта изумительная разностилевая смесь выглядела совершенно естественно и просто – никакого намека на то, что над этой инсталляцией трудился художник.

– Фужеры хороши, – я показала на них пальцем, – у вас здесь столько красивых вещей.

– Датчане это любят. Психологи доказали, что, глядя на что-нибудь красивое, люди становятся счастливее. Вот почему наш народ уделяет дизайну столько внимания. На эти фужеры я много лет назад наткнулась на блошином рынке, а сейчас набралось так много всего, но с ними я не могу расстаться. Они замечательные, правда?

Ее рассказ подтвердил мое ощущение, что все предметы здесь присутствуют лишь по одной причине – их здесь любят.

– У вас фантастический английский!

Ева засмеялась.

– Я много лет прожила в Лондоне. Ну вот, – она подошла к столу с подносом и поставила передо мной высокую фарфоровую чашку с блюдцем и кувшинчик молока. – Крепкий и вкусный. И еще спандауэр.

Спандауэр оказался квадратной булочкой с загнутыми углами и красной начинкой. Блестящее маслянистое тесто выглядело жутко аппетитно, а когда я откусила первый кусок, в рот хлынуло душистое земляничное варенье.